— Но неужели он и словом не обмолвился? Должна же быть какая-то…
Тассо покачал головой.
— Если поживешь подольше, сынок, узнаешь: Кардинал делает то, что делает, и никакие причины ему для этого не нужны. И оправдываться он точно ни перед кем не должен. Ни перед такой мелюзгой, как ты. Ни перед таким солидным партнером, как я. Он — сам себе анархия, сынок, и против этого не попрешь. Ты еще спроси, почему меняется погода и срываются с орбит планеты. Пошли: я тебя представлю.
Он повел меня по длинным коридорам, мимо военных штабов, парадных залов и компьютерных лабораторий: в компьютерах Кардинал собаку съел. Пятнадцатый этаж был, в сущности, целым административным зданием, автономным и самодостаточным, подогнанным под нужды Кардинала, призванным свести к минимуму его вылазки за пределы этажа. По помещениям, которые мы видели, ходили люди — но двигались они медленно и скованно, точно призраки. Повсюду чувствовалось, что находишься в каком-то святилище.
Форд привел меня в комнату с табличкой «РЕЗИДЕНЦИЯ». В предбаннике, проворно барабаня по клавишам, сидела секретарша. При Кардинале всегда дежурили секретарши, чтобы записывать под диктовку. Трудился он неусыпно, часто круглые сутки, поддерживая контакты со своими людьми в самых разных временных поясах по всему миру.
Секретарша опознала нас, не глядя.
— Привет, Форд, — произнесла она, не сбавляя скорости печати.
— Здорово, Мэгс. Он готов нас принять?
— Конечно. Но только гостя. Тебе велено побыть здесь со мной. — Подняв глаза, она подмигнула. — Похоже, он решил нас свести. Мы были бы хорошей парой, тебе не кажется?
Форд хрипло хохотнул.
— С него станется. Ну ладно, сынок, — проговорил он, оборачиваясь ко мне. — Ты слышал, что сказала леди. Валяй, входи.
Я подошел к двери, занес руку, чтобы постучать, замялся, оглянулся на Тассо, ожидая инструкций. И получил их: «Входи», — рявкнул он. Я набрал в грудь воздуха. Потянул на себя дверь. Зажмурился и переступил порог.
Когда дверь захлопнулась, я открыл глаза и огляделся по сторонам. Чего ожидать, я не знал и потому был, по идее, готов ко всему — и все равно остолбенел от изумления.
В комнате было черно от кукол-марионеток. Они были повсюду: свисали со стен, стояли на подставках, валялись на полу; еще несколько раскинулось, точно пьяные, на огромном столе в середине комнаты. Если убрать марионетки, комната показалась бы голой. На стенах не висело ни одной картины. Ни тебе компьютеров, ни цветов в горшках, ни графинов с водой, ни статуй. Только стол — без малого двадцать футов длиной — да несколько пластмассовых стульев, стоящих строем у стены по мою правую руку.
