Через полгода снова раздался звонок.
Я сняла трубку, в ней молчали. Я поняла, что это Ира борется с первой согласной. Так и оказалось.
Перескочив через букву «ф», Ира поведал, что ф-ф-фильм побывал на ф-ф-фестивале короткометражек в Испании и получил золотой приз и вот теперь я обязательно должна его посмотреть в Доме кино.
Я поехала и посмотрела.
Фильм действительно состоялся: смешной, грустный и глубокий. А главное – простой. Для меня это самое ценное качество: чеховская простота. Я терпеть не могу любые навороты.
После просмотра поехали к Ире на Горького.
Стульев по-прежнему не было, а стол стоял. На столе – разносолы, которые Анатолия прислала поездом.
Гости – почти вся съемочная группа – веселились от души, пили и пели. А за окном шумела улица Горького, и этот шум был престижный, необходимый и основополагающий. Как биение сердца.
Хороший был вечер. И время хорошее. Молодость. Слегка за тридцать.
Ира отправился провожать меня до метро.
В те годы существовало неписаное правило: делиться деньгами с режиссером. Отдавать 30 % от гонорара. За что? Ни за что. За то, что снял.
– Я тебе должна? – спросила я.
– К-к-к-как тебе не стыдно? – обиделся Ира. – Я даже слушать не х-х-х-хочу.
Я отметила его благородство. Другие режиссеры требовали, даже вымогали. А этот… Сидит на ящиках, стула не имеет, а совестью не торгует. Мы простились возле метро «Маяковская».
Было уже поздно, но улица Горького была полна народу и освещена, как во время праздника.
Казалось, что со стороны Красной площади сейчас вывалится разряженный карнавал, как в Бразилии.
Время шло. Ира проживал в центре Москвы, но его жизнь была омрачена долгами. Кредиторы не таяли, а нарастали. Их было уже сто двадцать. Весь талант и все воображение Ира расходовал на маневренность: от кого-то увернуться, у кого-то перезанять.
У него выработалась небрежная интонация, например:
– Ты не одолжишь мне тысчонку дней на десять?
Или:
– Дай до обеда рублей пятьсот. Я после обеда отдам.
Киношники – почти нищие. Ни тысчонки, ни пятисот ни у кого не водилось.
– У меня нет, – отвечали ему.
– А ты перехвати у кого-нибудь.
Жертва глядела в честные глаза Иры. Вздыхала и перехватывала.
Наступало «после обеда», и следующий день, и следующий месяц. На вопрос: «Где же деньги?» – Ира придумывал новую историю с новым сроком. Ему звонили в новый срок и снова получали отсрочку. При этом голос Иры крепчал раз от разу. Он не любил, когда ему надоедали. И в конце концов Ира отшивал наглеца.
