– Ищи себе любовь, – продолжала Ханна. – И торопись. А то останешься САМА.
Она сделала ударение на последнем слове. Я поняла: по-польски сама – это одна. Сама с собой.
– Ты уже искала любовь, – сказала я, – и что ты нашла? Бледную спирохету.
– Так что, по-твоему, сидеть и ждать, когда прихлопнет старость?
– Люби то, что дано. И не ищи приключений на свою…
– Я живу. А ты отражаешь жизнь в своих книгах. Ты работаешь, а не живешь.
Эти слова я уже слышала.
– Мне так нравится, – сказала я. – Каждому свое.
– Так было написано на воротах в ад, – заключила Ханна. – Сейчас туда водят на экскурсии.
Ханна остановила машину. Мы подъехали к Большому театру.
Занавес поднялся. Взвыли скрипки. Сердце сжалось от любви и печали. Я посмотрела на нежный профиль Ханны, вдруг спросила тихо:
– Ты скучаешь по Сереже?
Она молчала, потом кивнула еле заметно.
Ханна любила Сережу, несмотря ни на что. Но деньги – сто тысяч долларов – она любила больше. Что же делать…
Ханна пропала. Не звонила и не появлялась. И не отвечала на звонки.
Я не поленилась и пошла к ней домой. Дверь открыла незнакомая женщина. По виду домработница.
– Простите, здесь жила семья из Германии…
– Они съехали, – сказала домработница.
– Кончился контракт? – уточнила я.
– Не знаю. Мы не спрашиваем, нам не говорят.
Я знала, что домработницы в этих коттеджах из определенных служб.
– Извините. – Я повернулась и ушла.
Что же произошло? Может быть, действительно кончился контракт. А возможно, и даже очень возможно: появился Сережа с ружьем и стал грубо шантажировать. Ханна сгребла своих детей в охапку и рванула в Германию. А может быть, и в Польшу, ведь у нее была квартира в Варшаве.
Где же ты, Ханна? Снова бежишь за счастьем по кругу, по часовой стрелке? А счастье от тебя, тоже по часовой стрелке и с той же скоростью. Будешь бежать, пока не прихлопнет старость.
Пруд ртутно поблескивал.
Пруд был искусственный, поэтому вода в нем застаивалась, как в болоте. Но в нескольких местах били природные подземные ключи, выталкивая тугие хрустально-прозрачные струи. Эта родниковая вода смешивалась с застойной, и отделять одно от другого не имело смысла.
