Бухенвальдский набат | страница 54
на сердце
глубокий
оставили след.
Дорога — проселок
в холмах и буграх —
шагай,
если можешь
стоять
на ногах.
Жара нестерпима
и даже в тени.
А ты свою лямку
тяни да тяни.
Не жди ни похвал,
ни посул,
ни подмог:
ты —
сам себе лошадь
и сам себе — Бог!
1973
* * *
Молчит моя заброшенная лира,
ослабленные струны не звенят.
Лишь гневно прорывается сатира,
как обличенье,
источая яд.
Носить бы мне певца любви корону –
улыбка не сходила бы с лица,
когда б не видел,
как умышленно в икону
лакеи превращают подлеца,
когда б не лицезрел тупиц
у власти,
несущих беды страждущей стране,
когда бы и удары, и напасти
не испытал на собственной спине.
Остался жив...
Казалось, при Никитке
в кромешной тьме
мелькнул свободы луч...
Но оборвалась тоненькая нитка!..
Над нами снова мрак зловещих туч,
и снова разгулялось беззаконье,
и снова лжи —
почтенье и салют:
во славу новоявленной иконы
фанфары надоедливо поют
от Мурманска
до самого Памира,
от Сахалина
до самих Карпат...
Вот почему моя замолкла лира,
лишь гневно
прорывается сатира,
как обличенье,
источая яд!
1973
* * *
Садовник старый жил последний час.
— В чем жизни смысл? —
его спросили люди.
— Полвека я растил плоды для вас,
пусть этот труд мне памятником будет.
Коль срок пришел —
я смерть свою приемлю.
Вам завещаю:
берегите Землю!
1973
* * *
Последний лист календаря
опять пошел в расход...
Еще один, выходит, зря
был прожит мною год.
Рассвет и вечер, день и ночь,
недели прочь и месяц прочь.
И так — без пользы и следа —
текут года, бегут года...
Как у дряхлеющих мужчин,
проживший долгий срок,
мое лицо полно морщин
и вдоль, и поперек.
А мне совсем немного лет,
но сколько горя, сколько бед,
жестокой и пустой борьбы
я взял из жестких рук судьбы!..
Хоть век шлифуй слепой графит,
пусть твой велик талант.
Графит, увы, не заблестит
огнем, как бриллиант.
Из глины стали не сварить.
Из камня нити не скрутить...
1973
ЗАРЯНКА
Растаяла предутренняя тень,
на легких крыльях поднимался день.
И в чаще, наяву
как в полусне
зарянка пела песню о весне.
Чем громче раздавался светлый звук,
тем тише становился сердца стук:
за каплей
капля
в песню кровь ушла.
И песня потому была тепла,
и потому сверкала на лету,
собой наполнив ширь и высоту.
Зарянка —
два распластанных крыла...
А песня —
все плыла,
плыла,
плыла...
1974
* * *
Для лета нынче мало света,
но я об этом не грущу.
Я вдохновением поэта
нелепый сумрак освещу.
И небо в красках полусонных
я растворю в голубизне.
И листья вялые подсолнух
упруго повернет ко мне.
Нет, не ко мне, а к вдохновенью,
оно во мне и вне меня.
Где вдохновенье — там горенье,
Книги, похожие на Бухенвальдский набат