— Что вы делаете? — взмолился пленник. — Прошу вас, смилуйтесь!
Ответа не последовало. Шествие неумолимо двигалось вперед, пока участники процессии не дошли до площадки, откуда открывался вид на город и залив. Солдаты молчали, однако свидетель понимал, какие чувства переполняют всех. В сыром воздухе словно висела зловещая туча, нагнетая на людей страх, возбуждение, отвращение. С ужасом и смятением он смотрел, как солдаты тащили пленника на середину площадки.
Там его ждали четыре мрачных мускулистых человека с коротко подстриженными волосами, одетых в ветхие кимоно.
Один из них стоял с молотком в руках у только что сооруженного приспособления, состоявшего из двух деревянных столбов, соединенных поперечиной. Двое других схватили пленника за руки и заставили его встать на колени рядом с человеком, державшим в руках меч; острый клинок сверкнул в лучах предрассветного солнца. Эта, отверженные, служили палачами; они приготовились отрубить пленнику голову и водрузить ее на деревянную конструкцию как предупреждение тем, кто вознамерится совершить преступление.
— Нет! — закричал пленник. — Прошу вас! — Стараясь вырваться из державших его рук, он обратился к присутствующим: — Я не совершил ничего дурного. Я не заслужил такого наказания!
Свидетель поспешно зажал уши ладонями, чтобы не слышать криков, закрыл глаза, чтобы не видеть искаженное ужасом лицо самурая, чья отвага исчезла перед угрозой самого чудовищного бесчестья. Он желал избавиться от жуткого чувства родства с осужденным преступником.
Стукнули копыта, когда губернатор Нагасаки подался вместе с конем вперед.
— Преступник Ёсидо Ганзаэмон виновен в измене, — объявил он мрачным официальным тоном.
— В измене? — Самурай перестал вырываться. Потрясенный, он побелел как полотно. — Я не изменник. Я всю жизнь честно служил сёгуну. — От отчаяния его голос стал громче. — Я самый усердный чиновник среди патрульных в заливе. Я всегда сам вызывался на выполнение дополнительных заданий. Я рисковал жизнью в непогоду. Я занимался боевыми искусствами, чтобы однажды на поле брани принести славу своему повелителю. Я никогда не выступал против сёгуна или его режима. Всякий, кто скажет, что это не так, солжет!
Но губернатор оборвал его:
— Ёсидо Ганзаэмон трусливо осуждал повелителя, которому обязан служить верой и правдой. Он назвал его превосходительство Цунаёси Токугаву слабым правителем и безмозглым идиотом.
Свидетель знал, что Ёсидо оскорбил сёгуна на вечеринке в квартале развлечений, где бурным потоком лились льстивые речи проституток и саке, что избавляло мужчин от смущения и развязывало им языки. Нагасаки, как никакой другой город в Японии, был наводнен шпионами, выслеживающими малейшее нарушение закона. Неосторожные речи Ёсидо привели его, как и многих других, к печальному концу.
