— Прекрасно! — воскликнул Пешков. — В буквальном смысле прекрасно, — прибавил он.
— А какова чернота! Ты видел?..
— То же, что и ты… Гм, признаюсь, я до сего дня думал, что черный цвет изобретен человеком. Оказывается, черный цвет в природе вещей…
— Не цвет, а полное отсутствие цвета.
Солнце за горой
Брызнуло белым огнем солнце — и чудесное видение пропало.
Оба мы порядочно устали.
— Надо остановиться. Оброни парус.
Я отдал подъемный шкот. Парус упал, накрыв ребят.
Мы поставили лодку на прикол.
Солнце только на несколько минут коснулось наших спин — мягко и тепло, словно кто милый прижался, обнял и закрыл ладонями глаза: «Угадай, кто?». Мы обернулись к солнцу, но оно уже, хотя и всходило, скрылось за горой. И снова потемнели ершистые скаты гор. От затененных обрывов повеяло прохладой. А Заволжье, от стержня до песков, утопало в блаженном сиянии. Небо голубело, от белесой мглы ночи не осталось и следа.
От рассветного холодка первым завозился и разбудил Машу Маскотт, потом проснулись и мальчишки.
— Давай огня! — поеживаясь, требовал Абзац.
— А где дрова! — буркнул Козан.
На скате берега, усеянного мелкими камнями, топливо искать бесполезно. Выше, где камни крупнее, и под самым обрывом скал, на урезе вешней воды, среди огромных обрушенных глыб, наверно, еще сохранился сухой плавун. Туда и отправились мальчишки собирать топливо.
Завернувшись в парус, я уснул на елани в лодке — меня сморило.
Проспал я порядочное время. Проснулся от нестройного хора криков:
— Вставайте!.. Вставайте!.. Вставайте!..
Утес, нависший над рекой
Пробудясь и открыв глаза, я увидел, что рядом со мной, закинув на голову крыло своей хламиды, спит Алексей Максимович. Вскоре он тоже проснулся. Сидя на дне лодки, мы осматривались в недоумении: где мы? Место совсем не то, где мы, обронив парус, остановились. Там до загроможденных облаками скал обрыва шел широкий отлогий подъем. Здесь почти до самого заплеса отвесно вставал стеной утес. Вершины его не видно — он навис над рекой.
И в тени утеса ясно было, что прошло немало времени с тех пор, как мы заснули: солнце стояло уже высоко над утесом, и оттуда веял ветер, напоенный ароматом горных сосен и разогретого известняка. Где-то, в недосягаемой взору вышине, невнятно шумели деревья. Кто бывал в подобных местах, под обрывами ущелий, тот помнит особое очарование этого вертикального ветра — тихого «воздухопада», не менее приятного, чем водяной душ.
По голубой Волге бежал вниз розовый самолетский пароход «А. С. Пушкин» с красной опояской на черной трубе. «Пушкин» тускло гукнул и отмахнул снежно-белой манишкой встречному каравану, выбирая сторону. «Редедя» ответил густым бычьим ревом и отмахнул, соглашаясь пропустить «Пушкина» с горной стороны. Я бы и не видя узнал «Редедю» по реву, единственному на всей Средней и Нижней Волге. «Редедя» нас только догонял со своим возом из пяти груженых барж: он делал не больше трех верст в час.
