Вот потому-то я и ушел из полиции. Точнее, это была одна из причин. Волей-неволей, на вполне законных основаниях я поступал отвратительно, чтобы получить нужный результат. Говорят, что благородная цель не оправдывает негодные средства, но почему тогда, черт возьми, даже зная об этом, мы выбираем такие мерзкие средства?
Вот и теперь получилось, что я сознательно запрограммировал Генри Прагера на самоубийство.
Разумеется, я добивался совершенно другого. Однако случилось худшее. Я усиленно подталкивал его ко второму убийству, которое он без моего нажима наверняка бы не совершил. Он убил Орла-Решку, но если бы я уничтожил конверт с компроматом, Прагеру незачем было бы совершать преступление снова. Это я принудил его к покушению, которое оказалось неудачным. Загнанный в угол, он — обдуманно или необдуманно — покончил с собой.
А ведь я вполне мог бы уничтожить конверт.
Перед Орлом-Решкой у меня не было никаких обязательств. Я только согласился вскрыть конверт, если он перестанет мне звонить или оставлять сообщения. Я вполне мог обойтись без его денег и отдать церкви все три тысячи. Конечно, я нуждался в средствах, но не был доведен до крайности.
Орел-Решка поспорил со мной и вышел победителем. Он знал, что так и будет: «Я думаю, что ты сделаешь все как надо, ведь я давно заметил, что для тебя что-то значит разница между убийством и любыми другими преступлениями. Как и для меня. В своей жизни я делал много плохого, но никогда никого не убивал. И я всегда старался держаться подальше от тех, на чьей совести лежит этот тяжкий грех. Такой уж я человек. Я думаю, что и ты тоже такой…»
Если бы я ничего не предпринял после гибели Орла-Решки, Генри Прагер, конечно, не лежал бы сейчас в пластиковом мешке. Но между убийством и другими преступлениями и в самом деле есть существенная разница. Этот мир значительно хуже, чем мог бы быть, поскольку часто случается, что убийцы остаются безнаказанными. Они разгуливают, упиваясь свободой, как разгуливал бы и Прагер, если бы не вмешался я.
Несомненно, все могло бы сложиться иначе. Пуля не должна была попасть в глаз маленькой девчушки. Но попробуй объясни это неумолимому персту Судьбы.
Когда я ушел, служба все еще продолжалась. Я миновал пару кварталов, не задумываясь, куда иду, а затем завернул в «Бларнийский камень»,[2] чтобы «причаститься».
Ночь была долгой.
Бурбон не производил на меня своего обычного действия. Я переходил из бара в бар, и в каждом непременно замечал кого-нибудь, кто настораживал меня. Я все время видел его в зеркале, и, куда бы ни шел, он неизменно следовал за мной. Бесконечные передвижения и волнение, вероятно, нейтрализовали действие алкоголя. Время, которое потратил на обход баров, я, вероятно, мог бы с куда большей пользой провести в одном из них, спокойно потягивая свой бурбон.
