Собор Святого Фомы — епископальный. Табличка на фасаде гласит, что двери его открыты все дни недели, чтобы прохожие могли здесь укрыться от суматошной суеты Манхэттена. Я думаю, пожертвования туристов с лихвой возмещают гостеприимство священников. Что ж, теперь к пожертвованиям прибавились и триста долларов мертвого вымогателя.
Затем я вышел и направился в сторону жилых кварталов города. Пора почтенной даме узнать, кто стал преемником Орла-Решки. После того, как я сообщу об этом всей троице, моя задача упростится. Останется лишь сидеть и ждать, пока убийца Орла-Решки попытается уничтожить и меня.
Бар гостиницы «Пьер» освещен небольшими свечами в глубоких голубых подсвечниках, по одному на каждом столе. Круглые белые столики разделяет достаточно большое пространство; при каждом из них стоят по два-три голубых бархатных креслица. Привыкая к полутьме, я старался побыстрее отыскать женщину в белом брючном костюме. В баре было четыре или пять одиноких женщин, но ни одной — в брючном костюме. Беверли Этридж, как оказалось, сидела у дальней стены. Она была затянута в темно-синее платье, шею украшала нитка жемчуга.
Я отдал пальто гардеробщику и направился прямо к ее столу. Если она и наблюдала за моим приближением, то лишь краешком глаза, не поворачивая головы. Я сел напротив, и только тогда наши взгляды встретились.
— Я жду одного человека, — сказала она, отводя глаза первой.
— Мэт Скаддер, — представился я.
— Какое это имеет для меня значение?
— Вы красивая женщина, — сказал я. — Вам очень идет ваш белый брючный костюм. Красивая и умная. Вы хотели выяснить, смогу ли я вас узнать и, следовательно, есть ли у меня ваша фотография. Зачем такие сложности? Вы просто могли попросить принести одну из них.
Она вновь повернулась ко мне, и несколько минут мы молча разглядывали друг друга. Лицо ее изменилось мало, оно было таким же, как на фото, однако трудно было поверить, что это та самая женщина. Выглядела она не намного старше, но казалась гораздо более зрелой. Уравновешенная, умудренная опытом, она разительно отличалась от девушки, глядевшей с фотографий, добытых Орлом-Решкой, и сделанных при аресте снимков. Лицо ее стало аристократическим, а манера говорить свидетельствовала о том, что передо мной хорошо воспитанная и образованная женщина.
— Проклятый легаш! — внезапно сказала она, и ее аристократизм и воспитанность как ветром сдуло. — Но как вы все это разнюхали?
Я пожал плечами. Хотел было что-то сказать, но увидел, что к нам приближается официант. Я попросил бурбон и чашку кофе. Она знаком показала, чтобы он повторил и ее заказ. Не знаю, что она пила, — какой-то коктейль с фруктами.
