Они миновали заводскую площадь, перешли мост через Кыштымку.
— Почему же, почтеннейший, не явились к Трифонову?
Лука искоса стрельнул недобрым взглядом на вышколенного Ерошкина. Заместо галстука подцепил бабочку. Манишка белая, накрахмаленная. Выкобенивается. Да по какому праву он так сердито выговаривает ему, Батятину? Но вслух сказал:
— Заскудал малость.
— Как же это вы? — усмехнулся Ерошкин, играя тросточкой. — Не скажешь этого, глядя на вас.
— Оно ведь как глядеть. Яблоко-то сверху вроде румяное, а раскусил — внутрях червивое. Животом замаялся. Сам посуди, куда было мне идти, когда через каждую божью минуту до ветра гоняло. Истин бог!
— Медвежья хворость?
— Почто обижаешь-то?
— Ладно, это промежду прочим. Я о другом. Выручайте, голубчик Лука Самсоныч. Нужен надежный человек. Есть дело в Екатеринбурге.
— Я-то кого знаю, Аркадий Михайлович? Живу в своей берлоге, света белого не вижу. Только на базар и хожу.
— Ну а если сами в Екатеринбург?
— Зачем ехать-то?
— Так и быть, только по строгому секрету, надеюсь на вас: груз ценный отвезти надо, Лука Самсоныч. Нужно увезти деньги и золото.
— Так бы и сразу. Нет, не могу, не неволь, ради бога.
— Опять заскудали?
— Не надсмехайтесь, Аркадий Михайлович. Здоровье-то оно от бога, а бога гневить грех. Я так понимаю. Груз шибко богатый. Ни Борьке Швейкину, ни Гришке Баланцу и всей их кумпании знать о нем не положено. Так я кумекаю?
— Абсолютно!
— У них есть Мишка Мыларщиков, наградил меня бог соседушкой. Так он очи-то свои бесстыжие ни днем, ни ночью с моего дома не спускает. Все норовит в нутро заглянуть, а по случаю и прижать. И вот поеду я в Екатеринбург. А Мишка потылицу зачнет чесать — это с какой стати Лука Батятин свои пимы навострил? Нет, Аркадий Михайлович, друг ты мой сердешный, человек я робкий. А чего бы вам самим не съездить?
— Это исключено! — сухо отрезал Ерошкин и зло посмотрел на Батятина.
— А Степку Трифонова?
— С ума сойти! За ним гоняются, как за зайцем гончие.
— Самое время ему и провалиться сквозь землю.
— Нет! И не надежный он человек. Может, у вас на примете все же есть кто? Подумайте, Лука Самсоныч, пораскиньте своим умом. Ну, пожалуйста, это очень и очень важно!
В эту минуту Батятин и вспомнил об Иване Серикове. А что? Пойдет.
— Ладно, подумаю.
— Вот это деловой разговор.
Ерошкин был уверен — коли Лука подумает, значит кого-то имеет в виду. В конце концов он не меньше других заинтересован: ему советская власть тоже поперек горла встала.
