– Опять же, – продолжает какую-то свою мысль вслух Лазарев, – не задумались турки над требованием нашего славного Дмитрия Николаевича. В море, на ходу, стрелять надо по рангоуту, а тут, в бухте, на якорях – чем ниже, хоть под ватерлинию, тем больше для противника беды. Мы уж пятого вывели из боя, а они у нас ни одного.
Три часа пополудни.
Мичман Корнилов заносит в записную книжку поступившие сведения. Семь пробоин в подводной части и нижнем деке, но вода остановлена и выкачивается. А всего попаданий в корабль до полутораста. Ого, четверти этих попаданий, придись они на корпус, было бы достаточно, чтобы лишить эскадру ее флагмана!
Ну, и по "Азии" тоже турки зачем-то больше бьют по снастям. Будто для них важно, чтобы союзные корабли не могли сейчас уйти из бухты. Но можно утверждать решительно, что такого желания ни у одного из флагманов нет.
Рядом с Корниловым останавливается Гейден.
– Послушайте, Михаил Петрович, – удивляется он, выведенный нераспорядительностью турок из своего педантичного, чисто голландского, по мнению на эскадре, спокойствия. – Послушайте, капитан, я их не понимаю. С такими средствами и имея трое суток на подготовку… Это же черт знает что; этого ни один из наших гардемаринов не сотворил бы. Они совсем, как сказать, бездельники. Они начали сражение, но предоставляют ему развиваться так, как никто из нас даже мечтать не мог. Что? Честное слово, так.
– Вполне с вами согласен, Логин Петрович. Однако и наши действия оставляют желать лучшего.
– А именно?
– Промешкали и мешкаем устраивать линию баталии.
– А, француз вертится посреди бухты, – опять флегматично говорит Гейден. – Это "Бреслау". Ему остается наилучший маневр – стать между нами и "Азией".
– Английские фрегаты тоже неладно становятся. Одними кормовыми пушками смогут бить.
Как ни плохо палили турки, "Азов" до подхода прочих кораблей дрался один против шести. Из врагов только флагманский трехдечный корабль Тагир-паши был ему равен по вооружению. Но державшиеся кучно четыре двухдечных фрегата вместе составляли могучую батарею. Сотни пудов чугуна выбрасывали их многочисленные орудийные стволы, и только редкие пудовые ядра падали в воду. За двести сажен можно было целить без корректировки.
Пройдясь вновь по кораблю, Лазарев увидел много раненых. В церковную палубу были снесены десятка три убитых и прикрыты с головой окровавленными одеялами. Посмотрев на стонавших, перевязанных лекарем и его помощником, раненых, Лазарев, понял, что будет еще немало смертей, но сосредоточиваться на этом не было времени. Он вернулся к артиллеристам.
