Все утро с неба сеялся мелкий противный дождь, которому, казалось, не будет конца, но, пока я был в крепости, облака немного поднялись, поредели и стали похожи на кочаны цветной капусты. Я устроился на крепостной стене, освещенной солнцем, чтобы прочесть газету. Известия о снежном шторме над Бостоном по-прежнему были ужасны. Однако здешняя обстановка: солнечные блики на воде, шелест пальмовых крон, крики чаек, доносимые легким бризом с залива, — слишком не вязалась с этой статьей. Я обнаружил, что не в состоянии даже представить себе по-зимнему мрачный город с брошенными в сугробах машинами, а уж тем более боль в обмороженных пальцах. Вообще я заметил, что боль всегда вспоминается труднее всего: наша память слишком милосердна. Еще один заголовок бросался в глаза: «УЖАСНОЕ ЗАВЕРШЕНИЕ КАРНАВАЛА», а под ним: «Поймано десять сексуальных маньяков» и ниже: «Но еще 22 удалось ускользнуть!» В статье говорилось о банде из тридцати двух сексуальных маньяков, которые во вторник на Масленой неделе предприняли атаку на женщин («матерей и их дочурок»), приехавших на карнавал. Они утаскивали их в кусты и там беспощадно насиловали. «Еще больше женщин подверглись нападению прямо у себя в номерах отелей». Бандиты именовали себя «тюбиками». Я так и не уловил в этом наименовании никакого зловещего подтекста и уж тем более намека на сексуальное извращение. Те десять, которых удалось поймать, были изображены на цветной фотографии. Это были на удивление невзрачные молодые люди в самой дешевой одежке — бесформенных свитерах и футболках и потертых джинсах. Их мрачные, туповатые физиономии и затертые названия американских колледжей на футболках («Университет Айовы», «Техасский государственный университет», «Колледж Амхерста») выдавали в них хронических неудачников, вроде тех, что вечно проигрывают на пикнике в дружеском соревновании по перетягиванию каната. Однако их громко именовали «маньяками» по меньшей мере раз десять на одной только этой странице, хотя никому даже не было выдвинуто обвинение. Репортер называл все их имена и фамилии, а также указывал (как это принято в мексиканской криминальной хронике) их клички: Китаец, Король, Певец, Жердь, Оторва, Конь, Лев, Колдун и так далее. Мексиканские мужчины вообще придают стилю очень большое значение, однако «тюбик» по прозвищу Певец в футболке американского колледжа, насилующий женщин в праздничную ночь на Пепельную среду в Веракрусе, — это показалось мне просто неописуемым смешением стилей.
