Пакет занял целиком всю полку.
— Даже не знаю, — засомневался я.
Я протянул руку и постарался заглянуть в пакет. Проводник неискренне засмеялся, взял меня за плечо и оттолкнул.
— Все в порядке! — Он все еще смеялся, правда, теперь изображая грубоватое дружелюбие.
— Вам что, больше некуда его положить? — возмутился я.
— Гораздо лучше, если он побудет здесь, — заявил проводник. — У вас совсем маленький чемодан. Это отличная идея — всегда ехать с маленьким чемоданом. Он отлично везде помещается.
— Но что же тогда вот это?
Он не ответил. Но и не отпустил мое плечо. Теперь он легонько давил на него, заставляя опуститься в кресло. А потом отступил на шаг, посмотрел в оба конца коридора, вернулся ко мне, наклонился и на грубом испанском сказал:
— Все в порядке. Вы турист. Ничего страшного.
— Ну что ж, ладно, — и я улыбнулся ему. А потом улыбнулся пакету.
Он как-то разом перестал смеяться. Наверное, ему показалось подозрительным мое согласие оставить пакет в купе. Он прикрыл дверь в купе и сказал:
— Ничего не говорите!
— Не говорить? — удивился я. — Но кому?
Он снова заставил меня опуститься в кресло и с нажимом произнес:
— Ничего не говорите!
Он закрыл дверь.
Я уставился на пакет.
Через мгновение снова раздался стук в дверь. Это был тот же проводник, но уже с другой улыбкой:
— Обед подан!
Он выжидательно замер и, когда я вышел, запер дверь в купе.
Оказавшись в вагоне-ресторане, я попытался разговорить зеленоглазую девушку. Старуха тут же вмешалась. Мне подали две кружки чешского пива и мощи цыпленка, скончавшегося от истощения. Я снова попытался заговорить. И только теперь обратил внимание на то, что старуха всегда отвечает «я», а не «мы». «Я еду в Мехико». «Я была в Нуэво-Ларедо». Это еще больше укрепило меня в мысли, что зеленоглазка ее служанка, не более чем часть старухиного багажа. Задумавшись над этим, я как-то не заметил, что в вагон-ресторан вошли три человека в мундирах. Я едва обратил на них внимание: пистолеты, усы, дубинки, короткие шеи, — как они уже исчезли. В Мексике так много людей в самых причудливых мундирах, что вскоре их начинаешь воспринимать как часть пейзажа.
— Я живу в Койоакане, — сообщила старуха. За едой она слопала и свою помаду и теперь наносила на губы новый слой.
— Это не там жил Троцкий? — спросил я.
Возле моего локтя возник человек в белой куртке стюарда.
— Возвращайтесь в свое купе. Они требуют вас.
— Кто меня требует?
— Таможенники.
— Но я уже проходил таможню, — почувствовав недоброе, я перешел на английский.
