С одной стороны, мне не хотелось возвращаться через Котельниково, ехать через эти бесконечные пустынные степи по грунтовой дороге, а с другой — где‑то здесь рядом, километрах в двухстах, расположена родная станица Анатолия Дмитриевича. Можно было бы сделать ему подарок.
— А вы в своей Кумылженской давно были? — спросил я его. — Вас кто‑нибудь там ждет?
— Сестра. Вчера вечером я звонил ей. Она там с мужем. Живут в Москве, а на лето приезжают в отцовский дом на отдых.
— А из Кумылженской до Вешенской далеко? На карте вроде близко, и дороги обозначены, — выпытывал я у Анатолия Дмитриевича.
— Ну, где‑то километров 90, — отвечал он.
Все. Решение пришло мгновенно. От железнодорожного вокзала по виадуку и вверх по проспекту в сторону Москвы мы ехали недолго. Вскоре городские кварталы остались позади, и снова замелькали поля и перелески.
— А что обозначает, как переводится название вашей станицы?
— Кумылга? Ну, кум — это песок, и — какое‑то русло. С хазарских времен. Старинная казачья станица, раньше она утопала в песках, а теперь там лес, посаженный в 40–е годы… — рассказывал Анатолий Дмитриевич.
Мы ехали по пустынной дороге, которой семнадцатилетнего мальчишку, арестованного в 1940 году, в машине везли до станции Себряково. Никакого асфальта тогда не было, была лишь проселочная дорога да голая степь. Взволнованный Анатолий Дмитриевич рассказывал:
— Эта великолепная лесостепная куртина — государственная лесополоса Камышин — Серафимович — была посажена после войны. Это по так называемому Великому Сталинскому плану преобразования природы. Вокруг Кумылженской огромный сосновый бор. Там лоси и олени водятся, а когда лето дождливое, можно собирать грибы. Здесь такие боровики, как где‑нибудь под Вологдой. Совершенно изменился климат. Раньше это был засушливый район, а теперь даже в засуху дышать можно.
Крутясь по узким улочкам и переулкам станицы, мы, наконец, вывернули к большому казачьему дому, примыкающему огородом к небольшой речке. Раскрылись ворота, и мы въехали во двор.
Нас встретил пожилой, но еще бодрый и статный генерал. Одет он был в спортивную форму, но фуражку не сменил на шапочку. Моложавая не по годам Клавдия Дмитриевна обняла брата. Выбежали две девочки — ее внучки Лиза и Даша. Лизонька — очень мягкая в чертах лица, а по характеру озорная девочка, ей пять лет, а Даша — второклассница: черные глаза, вытянувшаяся, уже подросток, строгая и немногословная, гордится, что второй дедушка был героем — летчиком, командиром крупного соединения ВВС. Вышел и сын отставного генерала, отец этих девочек, двухметровый, плотного телосложения казак. Он журналист ТАСС.
