Признаться, в тот вечер Анатолий Дмитриевич не произвел на меня особого впечатления. Говорил мало, беседу поддерживал отдельными фразами. В те годы он, конечно, не мог каждому открыться, вылить боль незаслуженно трудной жизни, бросившей тень на его имя. Видимо, он боялся, что его могут не понять и снова уколоть неприятным случайным словом.
Он уже был автором двух объемистых романов, по которым его и приняли в 1957 году в Союз писателей.
На всех писателей я смотрел в те годы с благоговением, но у Знаменского при той встрече я не увидел душевной открытости, к тому же он даже не притронулся к рюмке, и уже одно это в моих глазах снижало его достоинства. Я тогда еще не знал, что воздержание Анатолия Дмитриевича связано с болезнями, приобретенными в лагерной жизни.
Постепенно узнавая Знаменского, я обнаружил у него талант изумительного устного рассказчика. Его можно было слушать часами, восхищаться его страстью, неожиданными сравнениями, улавливать рвущуюся вперед мысль, сопереживать и радоваться его обширным знаниям.
С Анатолием Дмитриевичем мы сблизились не сразу — видимо, все‑таки сказывалась полярная разность биографий. Долгое время он почему‑то меня и Виктора Иваненко заглазно называл «черными майорами» и считал нечистокровно русскими людьми.
— Может, мое имя вас смущает? — как‑то спросил я у него.
— Нет. У меня был хороший знакомый, тоже Кронид. Истинно русский, да еще образованный и добрейший человек. Мы с ним вместе отбывали срок. А вы с Иваненко явные пособники этих…
После такого категорического заявления уважаемого писателя мы с Иваненко долго недоумевали: кому и в чем оказываем пособничество? Со всеми писателями мы старались поддерживать равные товарищеские отношения.
Ко дню моего пятидесятилетия Анатолий Дмитриевич подарил свою новую книгу «Завещанная река» с трогательной надписью: «Дорогому Крониду — с уважением и самыми добрыми пожеланиями в многотрудном поэтическом полете. Анатолий Знаменский 7.04.70».
В дарственной романа «Красные дни» оставил такой автограф: «Крониду Обойщикову, сверхсрочнику нашей литературной дивизии. Сердечно! 4.07.87 г.».
— Наших кубанских писателей только на взвод хватит, — заметил я.
— Но мы‑то в дивизии служим, полки которой по всей России великой, — ответил Анатолий Дмитриевич, который всегда мыслил масштабно.
В 1985 году меня избрали секретарем партийного бюро писательской организации. Как‑то я провел партсовещание собранно и быстро. После собрания ко мне подошел Знаменский:
