Держа коробочку в одной руке, Мурзин внезапно отломил картонную крышку, освободил и вытащил стальную пружинку. Она была в точности такой же, какую Ольга Васильевна использовала в качестве зубочистки, только слегка светлая, блестящая, без сизоватого отлива.
Вот уже и Константинов стал одеваться, грустно разглядывая порванные Шамардиным штаны.
— Капитана тоже надо обыскать, — сказал Мурзин — Чем он лучше других?
Пепеляев решил, что можно авансом выдать Шамардину за будущий донос.
— Давай, сказал он. — Пускай все убедятся, что ты чист. Раздевайся.
— Да я его и так обыщу, можно не раздеваться, — сказал Мурзин.
— Ишь ты! — возмутился Пепеляев. — Офицера обыскивать! Свои обыщут.
— Он, сука, у меня голый по льду побегает перед смертью, — пообещал Шамардин, расстегивая портупею.
Грибушин, Каменский и Сыкулев — младший, уже одетые, наблюдали, как он раздевается, с нескрываемым удовлетворением, но Константинов не смотрел; ему неприятно было ничье унижение, даже этого капитана, который с него самого срывал одежду бесцеремонно, как с чучела, и порвал единственные штаны. И Калмыков с Фонштейном скромно отводили глаза, хотя и по другой причине. Они понимали: Шамардин не забудет, не простит тем, кто видел его босым, жалким, в одних дыроватых подштанниках.
Дежурный по комендатуре взял протянутые Шамардиным галифе, вывернул карманы, всем своим видом показывая, что делает это не по своей воле, а по приказу, и на пол порхнул махонький кусочек синего бархата с почернелыми обугленными краями. Бесшумно порхнул и никто не обратил на это внимания. Быстро нагнувшись и опередив Шамардина, который тоже потянулся к обгорелой бархотке, Мурзин поднял ее, вгляделся: точно такая же устилала дно коробочки. На ладони поднес Пепеляеву:
— Гляньте — ка.
Но генерал уже не слышал и не смотрел, потому что в этот момент вбежали юнкера, последний прижимал к груди огромного рыжего кота, отловленного на дворе, за сараями.
— Он самый, — убежденно произнес Фонштейн, хотя недавно говорил про белоснежную кошку, а это был кот, причем рыжий.
— Он, он, — закивал Сыкулев — младший.
Кот жмурился и закладывал уши от страха. Его завалили на стол, один юнкер прижимал задние лапы, другой — передние, дежурный по комендатуре копался в густой шерсти, искал привязанный ниточкой перстень.
Мурзин взглянул на Грибушина, который с иронически вздернутыми бровями наблюдал суматоху вокруг кота. Уже ясно было: этот человек догадался первым, хотя и не обо всем, но никому не сказал, кроме Ольги Васильевны, только ей одной. Пускай оценит его ум, его проницательность. После этого разве она сможет отказать ему в любви? И еще он хотел отплатить Пепеляеву за контрибуцию, Мурзину — за реквизицию. Сдал им карты и сел следить за игрой, усадив рядом Ольгу Васильевну, чтобы вместе насладиться их тупостью, неспособностью ничего понять. А ведь знают столько же, сколько и он, Грибушин. Что видел, то им и рассказал. Пожалуйста, делайте выводы. Если не гипноз, то что?
