Пацаном, еще в Царевококшайске, его иногда звала к себе в дом соседская барыня — играть в лото с ее больным сыном, не встававшим с постели. Играли часа по четыре кряду, и на это время им ставили у кровати тарелку с пирожными. Как — то раз Мурзин попросил пару штук для сестер, но барыня прочитала нотацию и не дала. А унести без спросу нельзя: когда уходил домой, горничная в прихожей обшаривала, ощупывала, чтобы чего не стибрил, раз нашла в карманах по пирожному, отобрала да еще за ухо надергала. Сестры предлагали выбросить им по пироженке в окошко, но окна выходили во двор, куда им не пробраться. Все — таки в конце концов додумались: Мурзин притащил под рубахой своего кота. Вместе с барыниным сыном, который страшно обрадовался новому развлечению, веревочкой подвязали коту под брюхо два пирожных и пустили за окно, во двор, откуда он сразу сиганул на улицу. А там уже его сестры караулили. Правда, во дворе, пытаясь избавиться от поклажи, кот валялся на мусоре, и сестричкам немногое досталось — одни крошки, давленые и перемазанные грязным кремом.
— А кошки тут не было? — спросил Мурзин, когда Пепеляев проходил мимо.
Тот поглядел, не понимая.
— Кошки, говорю, не было? Могли к ней привязать и выпустить за дверь.
— А ведь точно, ваше превосходительство, была, — задумчиво сказал дежурный по комендатуре.
И один из юнкеров подтвердил: была кошка. Где — то около бродила, мяукала.
— Серая, — встрепенулся Сыкулев — младший, и со всех сторон посыпалось на генерала: серая, черная, нет серая; Калмыков с Фонштейном тоже ее видали, но им она показалась белой, как снег.
— Может, не одна была? — предположил Пепеляев.
Через минуту губернаторский особняк огласился топотом, криками: юнкера побежали ловить кошку. В течение дня ее замечали в разных местах, ремингтонистки в канцелярии слышали мяуканье, но теперь никто не знал, куда она девалась. Дежурный по комендатуре то и дело выглядывал в коридор, давал указания, где еще поискать. Обыск закончен был второпях, купцы начали потихоньку одеваться. Лишь Константинов по — прежнему стоял неподвижно, отвернувшись к окну.
Пепеляев достал часы, щелкнул крышкой: половина четвертого. Перстень пропал, шума не избежать, и Шамардин, конечно, сегодня же донесет в Омск, что генерал Пепеляев самоуправствует, игнорирует циркуляры и якшается с пленными большевиками. На кошку надежда была слабая, и странная мысль не давала покоя: если действительно у бриллиантов, как утверждает Константинов, есть душа, то не ее ли видел Гнеточкин вылетающей из этой комнаты?
