- Поможем, - тихо и твердо ответила она. - Через нелегальный Красный Крест.
- Спасибо. Но "Искре"-то тоже надобна помощь.
Мария Федоровна ответила ему без слов, лишь слегка смежив глаза.
- А как ваша песня о Буревестнике?
- Не могу здесь. Вот уж дома напишу.
- "Гордый и смелый! Этакая черная молния!"
- Запомнили!
- Такое не забывается. Это же, - Мария Федоровна понизила голос до шепота, - вестник революционной бури! Так я понимаю?
- Пророк победы.
- Великолепно! Пишите скорее.
- Вон Поссе слово с меня взял - в апрельскую книжку "Жизни".
Любопытствующие соседи по столу навострили уши. Заметив это, Горький наполнил фужеры, еще раз чокнулся с Марией Федоровной и, покашливая, пошел чокаться подряд со всеми "художниками".
7
Вечером писатели без особого приглашения собрались в своем Союзе взаимопомощи. Каждый чувствовал: нужно что-то делать, как-то протестовать. Немедленно. Не откладывая на завтра.
У Анненского опухло лицо, рассечена нижняя губа, под правым глазом растекался синяк. У Пешехонова ссадина на лбу, царапины на щеках. Но они держались задорно, как победители.
"Синяки - напоказ, - отметил Горький, - словно георгиевские кресты на солдатской шинели!" Вслух сказал:
- Лихо дрались!.. Вовеки не забуду этой битвы! Первая такая...
Поздоровался с худощавым и элегантным Гариным-Михайловским, только что вернувшимся из Кореи:
- Говорят, вас удостоили монаршей чести?
- Как же, как же! Впервые в жизни! - Они отошли в сторонку, и Николай Георгиевич продолжал: - Сознаюсь, шел не без робости. Ведь царь такой великой страны! Пожелал видеть строителя железных дорог. Да не в официальной резиденции, а у своей матушки в Аничковом дворце. И в присутствии императрицы. Не знаю, для чего так. Будто по-семейному. Видимо, хотел себя показать. Дескать, близок к интеллигенции. Я, понятно, приготовился говорить о железных дорогах. Ведь такую магистраль соорудили! Через всю Сибирь - до Тихого океана! Думал, заинтересуется: как строили? Спросит о моих друзьях-инженерах. Где еще строить? Что позаимствовать у Западной Европы? Он же сидит на троне великого государства!.. Явился я минута в минуту, назвался: инженер такой-то. Впереди меня побежал скороход, принаряженный, этакий молодой петушок. Я иду по ковру. Некрасивый ковер, какой-то ядовито-зеленый. Скороход возвращается и торжественно объявляет: "Их императорское величество просит его благородие инженера Михайловского к себе!"
- Все-таки - "благородие", а не как-нибудь! - рассмеялся Горький. Выслужили себе чин!
