Якубович выпустил руку, но не отходил от Горького ни на шаг, и тот по острым искоркам в глазах догадывался - начнет в разговоре, как в недавних письмах, упрекать: "Напрасно ушли из "Русского богатства". Дескать, "святое место" променяли на "поганый" журнал, именуемый "Жизнью". К счастью, начался общий разговор о "Мертвом доме" Достоевского и "В мире отверженных" Якубовича. "Русские богатеи" хвалили своего собрата. Горький заметил:
- Вот история-то какая: полвека прошло, а у Достоевского-то грамотных да здоровых людей на каторге больше.
- На мою долю выпали отверженные деревней после реформы шестьдесят первого года да испорченные городом ваши, - сверкнул глазами Якубович, ваши "герои".
- У меня герои не все одинаковые, - возразил Горький. - Да и города на Руси разные. У нас вот, к слову сказать, Сормово...
- Что ваше Сормово?! Кого оно дало революции? Не назовете. Некого. Революцию делают рыцари духа, а не ваши босяки.
- Сормовцы не босяки. И я босяков революционерами не считаю.
- Нет, вы считаете. Я берусь это доказать, - кричал Якубович. Считаете, и это развращает молодежь. Вы - анархист, вот что!
- Таковым меня, сударь, еще никто не именовал. Не удостаивался подобной чести.
"Богатеи" знали Якубовича как "великого спорщика", а на этот раз даже они удивились его горячности, пытались развести их в разные углы гостиной, но в это время всех пригласили к столу.
И там Якубович снова оказался возле Горького:
- Батюшка Алексей Максимович, вы уж не сердитесь за мою прямоту. Я говорю остро потому, что ценю ваш талант. А сейчас хочу выпить с вами доброго вина.
И после первой рюмки за здоровье хозяина, обметая бородой плечо соседа, спросил не без вызова:
- Вы читаете новоявленную "Искру"?
- Конечно, читаю.
- Это и видно. А я рву ее, рву, рву.
- Вы так повторяете свой сердитый глагол, словно получили и второй номер.
- Да. Не далее как вчера. Разорвал и бросил в печку.
- Достойно большого сожаления.
- Себя пожалейте.
- А я жду, как праздника.
- Испорченный вы марксизмом человек. И история никогда не простит вам измены народу.
- Народ-то, он разный. Для меня мил тот, что на Выборгской стороне да за Невской заставой. Вот так-то! Вы же веруете...
- А я не скрываю - злобно не приемлю марксизма, ни русского, ни какого другого.
- Марксизм, я вам скажу, един.
Подавляя в глазах усталость, Михайловский что-то рассказывал, пересыпая речь остроумными шутками, но для Горького все заглушал Якубович своей запальчивой ворчливостью. Заметив это, один из гостей, близкий к хозяину, хотел было сесть между ними - Петр Филиппович отстранил его:
