И мать с дочерью тревожно переглянулись: неужели они расстались с ласковой и уютной собакой? Марк Тимофеевич так любил чесать пальцами у Фриды за ухом. Аня и Маняша ходили с ней на прогулку...
Теперь Мити нет дома. Марк по утрам отправляется слушать лекции в инженерном институте... А Аня с Маняшей? Где они?..
И что известно им о Володе?
Среди лета он приезжал в Уфу повидаться, намеревался отдохнуть, но праздность не в его характере. Что ни день, то встречи с изгнанниками и ссыльными революционерами, жаркая полемика о путях борьбы, о будущем страны. Так промелькнули две недели. А с Марией Александровной он расстался позднее. Что сказал ей на прощанье?
Затаив дыхание, Надя снова прислушалась. И тут же еще раз переглянулась с матерью. Похоже - Мария Александровна играет в пустой квартире...
Может, случилось что-то недоброе...
Не позвонить ли немедленно?..
И рука Елизаветы Васильевны потянулась было к кольцу проволоки, можно ведь тронуть слегка, чтобы в передней колокольчик звякнул чуть слышно...
Нет, нельзя... Мария Александровна все равно вздрогнет от неожиданности. А в ее возрасте волнения опасны.
Мать с дочерью заслушались. И им уже не хотелось торопить время. Три долгих года они не слышали ничего похожего.
Тихие звуки фортепьяно будили раздумье. И Надя представила себе лесные дали в ночную пору: серебряный диск луны бесшумно катится по небу, на секунду прячется за тучки; поникшие ветки деревьев, охваченные ростепелью, роняют льдинки в озерную гладь... Володя рассказывал: в окрестностях Шушенского бывало так в его охотничьи зори.
Где теперь Володя? Чем он занят в эту минуту?
У нее в памяти пражский адрес. А у Марин Александровны? Как-то в письме свекровь делилась радостью: получила весточку из Парижа. Сейчас у нее, вероятно, тоже есть письма из Праги.
Еще минута, и они войдут в квартиру, расцелуются с Марией Александровной, примутся расспрашивать о жизни, о родных. И первым делом о Володе.
Узнают все, все.
2
Часом раньше Мария Александровна вернулась из Таганки. Впервые не снимая ни шали, ни пальто, прошла в свою комнату и, тяжело вздохнув, опустилась в кресло, усталые руки уронила на колени. Голова часто вздрагивала.
Одна. Совсем одна.
Вот уже четырнадцать лет, как пролегли ее тропки-дорожки к тюремным воротам. Сначала к Саше, старшему мальчику... Он ведь был еще таким юным... Для нее, матери, мальчик... Душевный и упрямый, сердечный и настойчивый... Так рано загубленный.
