— Ты сам был когда-то младшим священником, Мордатый.
— Да, но не таким, как этот.
— Да! — сказал епископ. — Таким ты не был. И я не был. И нас обоих можно только пожалеть. Узнай же! Этот молодой человек неизмеримо превосходит всех молодых людей, каких я только встречал. Известно ли тебе, что не далее как час тому назад он с несравненной находчивостью спас меня от огромного мохнатого пса с черными пятнами и перебитым хвостом? Мне угрожала неминуемая гибель, Мордатый, когда вдруг появился этот молодой человек и с удивительным присутствием духа, а также меткостью превыше всех похвал вмазал псу увесистым камнем в ребра и обратил его в паническое бегство.
Преподобный Брендон, казалось, боролся с сильнейшими эмоциями. Глаза у него выпучились.
— Пес с черными пятнами?
— Очень черными, но, боюсь, не чернее сердца, которое они прячут!
— И он действительно вмазал ему камнем в ребра?
— Насколько я мог судить, именно в ребра.
Священник протянул руку.
— Муллинер, — сказал он. — Этого я не знал. В свете фактов, на которые только что было обращено мое внимание, я без колебаний снимаю свои возражения. У меня с этим псом счеты со второго воскресенья перед третьим воскресеньем до Великого поста, когда он вцепился мне в лодыжку, пока я прогуливался по берегу реки, сочиняя проповедь «О некоторых тревожных проявлениях так называемого современного духа». Берите Джейн. Я охотно даю согласие. И пусть она будет счастлива, как должна быть счастлива любая девушка с подобным мужем!
После обмена еще несколькими трогательными фразами епископ с Августином покинули церковный дом. Епископ пребывал в раздумье и долго молчал.
— Я обязан вам очень многим, Муллинер, — наконец сказал он.
— Право, не знаю, — сказал Августин. — Разве?
— Очень, очень многим. Вы спасли меня от большой беды. Не прыгни вы в окно именно в ту секунду, не вмешайся — и я почти уверен, что мой дорогой старинный друг Брендон получил бы в глаз. Мое терпение подверглось жесточайшему испытанию!
— С нашим добрым священником иной раз бывает трудновато, — согласился Августин.
— Мой кулак уже сжался, и я как раз отводил плечо для размаха, когда вы остановили меня. Мне страшно подумать, к чему все это могло привести, если бы не ваши зрелые не по годам тактичность и деликатность. Меня могли бы лишить сана! — При этой мысли он задрожал, хотя день был очень теплый. — Я больше никогда не посмел бы показаться в «Атенеуме». Но тсс! — продолжал епископ, похлопав Августина по плечу. — Не будем задерживаться на том, что быть могло бы. Расскажите мне про себя. Очаровательная дочь преподобного Брендона — вы действительно ее любите?
