Тем временем, Божья Матерь явилась во с не архиепископу Солунскому и повелела ему рукоположить в пресвитера бродягу — араба, который просит у всех прощения по дороге в лавру святого Афанасия. Архиепископ знал этого Савву, знал его историю, и повеление Божьей Матери смутило архиерея, но, побоявшись нарушить волю Пресвятой, владыка всё же прибыл на Афон и там, неожиданно для всех, поставил Савву в пресвитеры, определив его в саму Великую лавру.
…Савва стоял в алтаре в пресвитерских одеждах и плакал от переполнявшего его сердце умиления, и тут ему снова явилась Матерь Божья. Она сказала:
— Что ж, отец Савва, ты достойно выдержал испытание и Я, как и обещала, даю тебе это место — здесь тебя будут почитать и вина в алтаре всегда в достатке…
Отец Савва стал достойным и благоговейным пресвитером, сторонником частого причащения, а по его честной кончине, когда доставали его останки, то, как говорят свидетели, его глава воскового цвета заблагоухала, как лучшее святогорское вино, которое идёт на причастие!
Тут отец Анфим закончил своё повествование и хитро улыбнулся.
— Знаешь, что сказал мне старец, после того, как рассказал эту историю?
— Нет.
— Он сказал, что приступить к разговору о промысле Божьем мы сможем только после того, как я пойму, обманул ли Максуда тот хитрый дервиш, обещавший показать ему рай за несколько динаров, или нет? А ты как думаешь?
В давние времена, когда Афон ещё не был признанным центром Православия — монашеской республикой, хотя на полуострове уже было немало монастырей и благочестивых монахов, жил на этой земле один юродивый, который мог исцелять любую болезнь. Он сам решал, кого надлежит исцелить, а кому оставить болезнь как христианский крест, — впрочем, как мы понимаем, решал, разумеется, не он, а Дух Божий, Который обитал в его чистом сердце.
Из‑за этого дара со всех концов Византийской империи к нему стекались толпы людей, желавших «лишь коснуться одежд его, чтобы исцелиться». Он тяготился своей славой и стремился к бесславию. Юродивого огорчало, что до конца своих дней ему придётся носить это бремя, а после смерти его и вовсе прославят, как великого чудотворца. Он долго и слёзно просил Бога избавить от этого бремени, затруднявшего его поиски Царства Божия, которое «внутрь вас есть».
Десять лет прошло в упорных молитвах, и, наконец, Господь смилостивился над юродивым, и отца Онисипора — так звали блаженного — стали потихоньку забывать. Прошло ещё несколько лет, память о великом целителе стёрлась, и лишь Святая гора и Божья Матерь, по просьбе Которой он окормлял Афон, помнили о нём.
