На гору уже спустилась ночь, было довольно холодно. Конечно, произошедшее со мной не так уж и страшно. Уже бывало, что я ночевал на голой земле, и сегодня меня беспокоило не это. А вдруг я, и в самом деле, настолько чужой здесь, на Святой горе? Ведь, действительно, в вопросах веры я не знаю и самого элементарного. Погружённый в такие скорбные раздумья, я вышел на главную дорогу, ведущую вверх, к Карьесу. Было темно, но для таких случаев у меня припасён хороший фонарик — без фонарика сиромахам на горе никак нельзя.
До афонской столицы путь непростой: сначала, рискуя наступить на змею и обливаясь потом, ты поднимаешься по горному серпантину, а затем начинается ещё более трудный спуск. Думаю, альпинисты меня поймут. Неожиданно я услышал звук двигателя, и, обернувшись, увидел свет фар направляющейся в сторону Карьеса автомашины. Я поднял большой палец правой руки вверх и стал ждать, не надеясь на успех, но машина всё‑таки остановилась. За рулем старого грузовичка был знакомый румын — рабочий из скита Колицу. Я, как мог, всё объяснил ему, и тот предложил доехать с ним до Колицу и переночевать в рабочем бараке. Его приятель отправился сегодня в Уранополи, и на ночь освободилось место. Я обрадовался столь неожиданному повороту событий и забрался на скрипучее, обшитое искусственной кожей, сиденье рядом с добрым водителем.
Колицу был маленьким румынским скитом, находившимся на территории Пантократора. Там жил известный святогорский старец, отец Дионисий, который в отличие от многих, ни разу не бранил меня и не выгонял на улицу, как собаку. Он был поистине духовным человеком.
Я подумал, раз всё так удачно сложилось, может быть спросить его, стоит ли мне и дальше оставаться на Святой горе? Ведь пришёл я сюда не ради подвига, а из‑за собственных житейских неурядиц. Здесь богатые монастыри и тёплый климат, — бродяжничать на Афоне гораздо легче, чем по Греции. И, быть может, всё это — большой грех. Пусть старец мне объяснит, ведь он мудрый человек.
Рабочие приняли меня радушно, накормили, налили стакан хорошего молдавского вина и уложили спать.
На следующее утро я подошёл к келейнику отца Дионисия и спросил, сможет ли старец принять меня сегодня? Молодой послушник, как и все келейники, минут пять упирался, но затем всё‑таки провёл меня к старцу.
— Здравствуй, дорогой Лала! — радостно приветствовал меня отец Дионисий. — Ну, как твоя жизнь, где подвизаешься?
Я в ответ рассказал старцу о своём конфликте с сиромахой Евгением и покаялся в том, что из четырёх евангелистов не знаю трёх.
