Байрон засмеялся. Ребекка улыбнулась.
— Элла была словно соткана из противоречий. Заводилась с полоборота. Хвасталась тем, что никто не может выпить столько, сколько она, выкурить столько сигарет, сколько она, и никто не умеет так забористо ругаться, как она. Вот такой она была — Элла Мэй Барроу. Говорю тебе, я любил ее со всеми противоречиями. Она могла на спор сделать какую-нибудь глупость. А могла и не пойти на вечеринку, чтобы сажать цветы с моей матерью. И сквернословила так, что я частенько краснел. Зато она удивительно пела, а вот в церкви почему-то петь стеснялась. Говорила, голос у нее плохой… Я помню реальную Эллу и не собираюсь превращать память о ней в идеал.
— Она была такой жизнерадостной, — сказала Ребекка, повернув голову в сторону двойного надгробия Эллы и Джимми. — Даже не понимаю, как она такая — и могла вдруг покончить с собой.
— Я тоже этого не знаю. Но я знаю: все они — Элла, Джимми, Мэйлин… все они хотели, чтобы ты их помнила такими, какими они были на самом деле.
Байрон подвел ее к единственной черной машине, стоявшей за кладбищенской оградой.
— Любить кого-то — значит принимать все: и хорошее, и плохое.
Он открыл заднюю дверцу, и Ребекка поспешно нырнула на сиденье. Она боялась говорить на эту тему и не хотела, чтобы Байрон заметил ее страх.
Дайша вошла в дом. Она переступила порог, чувствуя, что здесь она в безопасности. Чувство было для нее незнакомым. Столько лет подряд она вздрагивала от каждого звука. А теперь ей нечего и некого бояться. Безопасность новой жизни приятно будоражила Дайшу.
Она находилась в гардеробной — довольно просторной комнате, где люди, приходившие на церемонии прощания, снимали верхнюю одежду, поправляли прически; словом, готовились перед тем, как пройти в зал. На полу лежал ковер приятного бежевого цвета. В кадках росли красивые растения с широкими листьями. Даже здесь обстановка похоронного заведения была успокаивающей и умиротворяющей.
В проеме открытой двери стоял мистер Монтгомери — человек, которого искала Дайша. Она сразу вычислила его по настороженному взгляду. Кроме Мэйлин, никто в городе не смотрел на нее так.
— Тебе нельзя было сюда приходить, — сказал мистер Монтгомери.
Но ее тело знало: она должна сюда прийти. Это было не менее важно, чем разыскать Мэйлин. Она и так целыми днями бродила неведомо где, не понимая, куда и зачем идет. Но тело знало и упорно вело ее туда, где ей станет легче. Ее тело принадлежало Клейсвиллу.
