Как и все, я не раз ездил за город (последний раз — в феврале 1973 года, когда, как мне хорошо помнится, было очень холодно). Впрочем, я люблю деревню (я люблю, как уже говорил, и город: я не привередлив), я люблю бывать за городом: ешь деревенский хлеб, дышишь свежим воздухом, иногда видишь животных, которых уже практически отвык встречать в городе, топишь камин, играешь в скрабл или другие коллективные игры. Следует признать: зачастую там больше места, чем в городе, почти так же комфортабельно, а иногда и так же спокойно. Но ничто из этого мне не кажется достаточным, чтобы провести четкую границу.
Сельская местность — это чужая страна. Так не должно быть, однако так есть; так могло бы и не быть, но так было и отныне так будет; и уже слишком поздно что-нибудь менять.
Я человек городской; я родился, рос и жил в городе. Мои привычки, ритм и словарь — привычки, ритм и словарь городского человека. Город мне принадлежит. В нем я у себя дома: асфальт, бетон, решетки, сеть улиц, гризайль фасадов насколько хватает глаз, — все это может меня удивлять или возмущать, но так же, как может меня возмущать или удивлять, например, крайнее затруднение, возникающее, когда хочешь увидеть собственный затылок, или недоказуемое существование пазух (лобных или челюстных). За городом ничто меня не возмущает; из вежливости я мог бы сказать, что все меня удивляет; на самом же деле все оставляет меня почти равнодушным. Я многому научился в школе, и до сих пор помню, что Мец, Туль и Верден образовывали Три Епископства, что дельта равна b>2 минус 4 ас, и что кислота плюс основание дают соль плюс воду, но я ничего не выучил о деревне или же забыл все, чему меня учили. Мне доводилось читать в книгах, что в деревнях живут крестьяне, что крестьяне встают и ложатся с солнцем, что их работа заключается, помимо прочего, в том, чтобы золить, известковать мергелем, чередовать, перебивать сев, удобрять ракушечниковым песком, боронить, мотыжить, полоть, двоить, молотить. Действия, обозначенные этими глаголами, для меня еще более экзотичны, чем те, что предшествуют, например, восстановлению котельной центрального отопления, хотя к этой сфере у меня нет ни малейшего интереса.
Конечно, есть большие желтые поля, которые бороздят блестящие машины, рощи, луга, засаженные люцерной, и бесконечные виноградники. Но я ничего не знаю об этих пространствах, они для меня непроходимы. Единственное, что мне может быть знакомо, это пакетики «Вильморен» или «Трюффо», перестроенные фермы, где ярмо быков стало подвесной лампой, мера зерна — корзинкой для бумаг (такая есть и у меня, и я ею очень дорожу), умильные статьи о разведении теляток и ностальгические воспоминания о черешне, за которой надо было лезть на дерево.
