И смерть действительно отступила. Явно выступавший на лице силуэта черепа растаял, лицо дядя обрело живой оттенок.
Все присутствующие жадно вслушивались в мамины слова — они сняли и с них всю тяжесть ожидания кончины близкого человека.
Довольные, влажные глаза дяди уставились на меня. Было видно, что невыносимые боли его отпустили. Ему даже стало хорошо, — я этот видел, — он хотел еще что‑то добавить к своему удовольствию и потому поманил меня молча пальцем. Мою руку положил на грудь и прикрыл своими двумя громадными, но уже очень костлявыми холодными руками. Эти уже не живые руки меня вернули к жестокой действительности. На фоне всего, что говорила мама, ощущение этой действительности дало неожиданную эмоциональную реакцию: меня стали душить слезы. Чтобы не испортить произведенного матерью эффекта, я что‑то пробормотал и стремглав выскочил из палаты.
На похороны Абадзе Биболета явились все жители аулов Степной Шапсугии и Бжедугии. Среди них особое внимание привлекал очень старенький мой родственник Хагуров Исхакъ. Эта легендарная личность заявила о себе еще до революции не только на всю Черкессию, но и на весь Северный Кавказ. Был он абреком, с основной специализацией на конокрадстве. Рассказы о нем я слышал не раз, но особенно запомнилось внимание к его личности со сторо
ны старушек в разных концах Адыгеи. В 50–х годах в сельскохозяйственном институте со мной училось много ребят из разных адыгских племен. Были мы все молоды и очень жизнелюбивы. Любили приглашать друг друга в родные места. Я с удовольствием ездил по таким приглашениям и в горную Шапсугию, и в Чемгуйю, и в далекую Кабарду, и конечно, объездил всю Бжедугию. Везде, где меня представляли, называя фамилию, обязательно находилась какая-нибудь старушка (если не родственница моих бысым [3], то соседка), которая спрашивала, не родственник ли я Хагурова Исхака. Надо было при этом видеть эти вопрошающие личики старушек! Сколько было в них именно женского любопытства! Как в этот момент в старушках просыпалась давно заснувшая женщина.
Со временем становилось ясно для меня, что Хагуров Исхак для всего их поколения был Символом — символом Мужчины.
Когда победила Октябрьская революция и после гражданской войны жизнь стала налаживаться такие абреки как Исхакъ были объявлены вне закона. Хакурате Ш., возглавлявший тогда Адыгею, передал ему через доверенных лиц, чтобы он сдался властям. Обещал помилование и прощение. Исхак сдался, но помилование не последовало. Или местная власть что‑то перепутала, или включились силы, стоявшие выше Хакурате — до сих пор остается загадкой. Известно, что сам Хакурате слов на ветер не бросал. Взяли Исхака под стражу и повезли от станции Северская по железной дороге в Краснодар. Поняв, что попал в ловушку, он решил из нее вырываться. Попросил у конвоира разрешение пойти в туалет. В вагонном туалете окно открывалось на столько, на сколько возможно было пролесть головой и грудью. А прыгать с идущего со средней скоростью поезда у него не было проблем. Дело в том, что он был наездником высочайшего класса, для которого соскочить на полном ходу с коня или заскочить на него с земли было привычным делом. Вообще он был таким наездником, который составляет единое целое с конем. Такое единение у него стало складываться еще с детства.
