— Вы к кому? — заглянул в глаза отставной сержант. И тут же замялся, что‑то мелькнуло в его глазах, голос рыхлый:
— Кала — чев? Ка — а-алачев?
Желтые глаза. Он, точно. В глазах вспыхнул то ли испуг, то ли удивление:
— Калачев, что ли?
— Он самый!.. — твердо ответил Калачев. И как бы пососал леденец: «Ццц. Принимай гостей… Ццц… Тот самый».
— А какой же? Нисколько не изменился. Почему же в солдатском?
— Порадовать тебя, посидим — повспоминаем дела давно минувших лет, преданья старины глубокой… Ццц…
«Вот она, радость‑то, предчувствие радости», — мелькнуло в голове у Калачева. — Ногти грязные, пальчики дрожат.
— Тоня! Тоня! Антонина Михайловна? — ловит руку жены Луценко. — Посмотри‑ка кто пришел. Наш! Из армии… Это какой же подарок! Сколько лет не виделись! Сколько лет, Володя?
— Двадцать, — коротко отрезал Калачев. Сердце у него готово было выскочить из грудной клетки.
— Заходи, дорогой, гостем будешь! Заходи, любезный! С детишками познакомлю, у меня их много. Мы скромненько живем, а вот детишками Бог наградил. Правда, их сейчас дома нет. Один в институте учится, в педагогическом. Ты ведь тоже учитель?
Откуда такая осведомленность?
— Заходите, пожалуйста! — поддержала мужа блеклая женщина.
— Для того и приехал, — милостиво улыбнулся К&ла- чев. — Ццц. Я и гостинец вашим детишкам привез.
Он расстегнул портфель и достал оттуда коробку сосательных конфет.
— Они большие, дети‑то, — угодливо частил Луценко, — они больше горькое употребляют. Вечером вот с работы явятся. А ты у нас переночуешь?
— Если позволите.
— Ник — куда не отпустим, ник — куда, — Луценко схватил Калачева за полу шинели и потянул в дом. Прыть появилась. Маскарад! В солдатском — это же надо! Хи — хи — с!
«Чеховская персона, — подумал Калачев, — надо будет его раздразнить, а то скучновато».
Зашел. И увидел в доме старый комод, желтый, еще из досок сбитый, самодельные стулья, тоже желтые, потрес- канные. Увидел нечто вроде ковра над пружинным, бугристым диваном.
— Тонечка, ты что‑нибудь на стол собери!
Калачев поставил на стол бутылку «Столичной».
— Сообразим, — потер руки Луценко.
— И вспомним, — в тон ему продолжил Калачев.
Он скинул шинель, сел на шаткий стул. Что‑то в атмосфере этой нищеты ему окончательно не нравилось. Спросил:
— А персики у вас есть?
— В подвальчике. Компот! Хозяйка накрутила сорок банок, хотя и с сахаром того… трудновато.
Хозяйка исчезла.
— Побежала в летнюю кухню за закусочкой, — сообщил Луценко.
А ведь Калачев забыл как звать своего бывшего командира. Все помнит, а имя из головы вылетело.
