Против часовой стрелки | страница 10



Опять Калачев вспомнил, что Лена, как и мать, так же задает вопросы и отвечает на них. Наследственное.

— Пап, а почему так устроено, что человек истребляет в первую очередь самое качественное и благородное?

Не было еще такого случая, чтобы красоту и не примяли, не вытоптали, не вышвырнули в помойное ведро.

Может быть, вначале охотники за красивыми девицами и поскромничают, не по Сеньке, мол, шапка — все же найдется такой, который будет ей петь романсы с ласковой першинкой в голосе, который раза два поцелует ее ладошку, наговорит какой‑нибудь комплиментарной ерунды. Она, доверчивая, ребенок по сути, превратится в игрушку.

Оказался неправ Калачев. Не пел автослесарь сахарным голосом романсов, не дарил отвратительно — наглых садовых цветов. Просто пришла пора. Лена подала заявление. Надо Калачеву теперь рыскать по станице в поисках дешевых продуктов для свадьбы, мяса. Один ветеринар обещался помочь, но обещаний мало. Надо сходить к родителю Наташи Масленниковой. Он звал, сулил. Глаза у родителя добрые. Он толст, значит, щедр.

Калачев пошарил по тумбочке рукой, не вставая с постели, наткнулся на ремешок часов. И так, автоматически,

равнодушно глянул на циферблат. Часы шли. Однако? Однако вся шутка заключалась в том, что ажурная стрелка часов двигалась не вправо, а влево. Часы шли… назад. Или, выражаясь каламбурно, они шли против часовой стрелки. Калачев встряхнул их, как градусник. Опять поднес близко к глазам. Идут. Назад! Вот кудесник — бородач! Калачев положил часы на тумбочку. Они остановились. Как же это он придумал, какое колесико переставил, чтобы так вот посмеяться над владельцем, а то и отомстить? Семь рублей семьдесят семь копеек. С него самого надо содрать семьсот семьдесят семь рублей за такую глупейшую шутку.

— Таня! Та — ня! — позвал он жену.

Она на кухне что‑то терла.

— Та — ня! Ну, иди же скорее!

Таня перестала удивляться всему. Не способна уже удивляться.

— Та — ня, — нетерпеливо взывал Калачев, — часы!

— Что часы?

— Смотри‑ка ты, — он сделал приглашающий жест, как конферансье, — гляди, какая загадка природы?!

— Кончай дурачиться!

— Идут в другую сторону, — его улыбка здесь была неуместна.

— Хм… Ну и что? Пускай идут в другую. У всех в одну, а твои — в другую, оригинально.

— Вот гляди… — тряс он запястьем.

Она усмехнулась:

— Стрелки переставить надо.

— Нет, это же фа — антастика, надо же такому случиться, — выскочил из постели Калачев. И в последний раз предложил жене удивиться. Он приглашал улыбнуться, протянул ей часики. Она покрутила их. Все. Улыбка, одинокая улыбка Калачева приобрела извиняющийся характер.