Когда на втором курсе я – комсорг студенческой практики – летом 1968 года сказал на политинформации, что ввод войск в Чехословакию является "серьезной политической ошибкой", он тут же подал на меня докладную… Учился я, слава богу, не на истфаке, а в Московском геологоразведочном… Кроя у себя в кабинете и меня, и этого холуя, а может, заодно и висевший у него над головою портрет, секретарь парткома, тяжелобольной человек, рвал его докладную, предупреждая, что "если… (трах- тарарах) еще раз (трах-тарарах), где-нибудь… что-нибудь…". На третьем курсе он, восхищаясь моим спектаклем, шептал за спиной, что я "идеологически опасен". На четвертом – уговаривал меня вступить в партию "ради аспирантуры". На пятом – наконец попал "в точку", законспектировав прочитанную мною (опять в порядке политинформации) студентам первого курса лекцию по политологии, где я, выражая свое несогласие с Авторхановым, зачитывал страницы из его, естественно, нелегальной книги " Технология власти"… Секретарем парткома был уже человек новой формации, гибкий, под стать тому, но менее активный. Объясняя, почему я, имея только отличные оценки и несколько научных работ, не могу претендовать на очную аспирантуру, он сказал фразу, которая мною так до сих пор и не дешифрована: "Нам не коммунисты-геологи нужны, а геологи-коммунисты". Правда, потом, добрая душа, посоветовал не выступать больше при этом лакее.
Годы шли, я окончил Вахтанговское училище, моды менялись, но он оставался прежним – и по-прежнему невероятно чувствительным по части новых веяний. В конце брежневской эры, закрывая мой очередной спектакль, очередной "он" сказал, прикрыв перед этим дверь: "Я закрываю все не за то, что вы слишком "левый", а за то, что вы слишком "красный"…" Другой, более высокопоставленный "он", каждый раз, начиная со мной культурную беседу, говорил: "Мы – советский истеблишмент"… И вот теперь, естественно, перестроился первым. А я, как всегда, опоздал. Они всегда будут перестраиваться мгновенно… из шеренги – в колонну, из колонны – в шеренгу, можно и в другую, более сложную конфигурацию, но по команде, в соответствии с последними и, как им кажется, точно уловленными "вкусами начальства" и модой, не общепринятой – что было бы "слишком пошло", – а модой "их круга", их истеблишмента, ориентированного, в свою очередь, на вкусы круга "еще более престижного", чем "их круг"… И еще более истеблишментного. И здесь мы переходим к самому главному.
