— И сколько платят за выступление?
— А сколько ты зарабатывал максимально за вечер?
— А в год сколько выходит?
Я изо всех сил старался отвечать как можно уклончивей. Мои шутки явно смешили Криса чуть больше, чем раньше. Они поделились новостью с Марио, и тот принялся показывать газету другим клиентам и кивать в мою сторону. А потом принес Нэнси кофе с молоком, хотя она просила чай без молока, а Норману — эспрессо, хотя тот заказал капуччино. Но когда Марио принимал заказ на пудинг и кофе у меня, запомнил он все точно. Яблочной пирог со сливками, но без крема, и еще один капуччино, но без шоколада. Отлично, спасибо, Марио.
— Да, Марио, и мой друг тоже просил капуччино.
— Ах, простите ради бога, сэр, я разом, сэр.
Теперь мне это нравилось, я по-настоящему входил в роль:
— Вот-вот, значит, два капуччини.
Ну вырвалось! Я чувствовал себя таким аристократом, что явно перестарался.
— Два капуччини? — загоготал Дэйв. — С каких это пор у капуччино есть множественное число?
— Ну, э… просто так правильно.
— Это может в Тоскане их хреновой так правильно, брат, а у нас тут говорят «два капуччино».
— Или «одну капачину, пожалуйста», как моя мама говорит, — добавила Нэнси.
Мы расплатились, хотя Марио никак не хотел принимать от меня деньги. Он настаивал, что мой обед за счет кафе. Нормана с Дэйвом это, кажется, немного разозлило.
— Ну что, вечерком по паре пивка? — спросил Крис.
— Да я бы с удовольствием, но никак — играю сегодня в «Комеди Стор».
— В «Комеди Стор»?
— Ага, надо в город.
— В какой такой город?
— Да в Лондон, конечно. Извини, такие дела, в Лондон надо. Сегодня никак.
— Слушай, а можно с тобой, посмотреть? — попросила Нэнси.
— Давай только не сегодня. Понимаешь, пробую новый материал.
— А материал для костюма или для эстрады? — спросил Дэйв.
— Для эстрады, разумеется. А, понял, шутишь. Ясно. Вообще-то шутить — моя обязанность!
Но это их не рассмешило. Дэйв только сказал: «Ладно, не забудь выпить парочку капуччини, когда будешь в городе».
Ну вот, началось. Между нами уже пропасть. Я общался с лучшими друзьями чуть иначе, а они нарочито изменили свое отношение ко мне. Подумать только, сколько в нас мелочной ненависти! Ну почему мы не можем просто рукоплескать и восхищаться теми, кто преуспел? Стоит чуть поднять голову, и все обозленные ничтожные неудачники начинают ненавидеть все, что ты делаешь. Просто сердце кровью обливается, нет, серьезно! Это называют синдромом высокого цветка мака, хотя я, собственно, был чем-то вроде опиумного мака — такой большой, белый, эскапистский, улетный мак. Я возвышался над другими потому, что всех убедил: моя галлюцинация — реальность.
