Пройдя еще немного, мы притаились за нагромождением выкорчеванных пней, похожих на окаменевших осьминогов. Сквозь путаницу корней увидели приземистое строение, а перед ним, в дюжине шагов от нас, двух человек у костра, над которым чернел висящий на жерди дымящийся котелок.
Один, полулежа возле кучи хвороста, что-то напевал, другой палкой разбивал головешки.
– И чего ты там, наверху, видишь? – спросил тот, который разбивал головешки.
– Ничего не вижу. Только думаю, что там, на том свете?
– Говорят же, ангелы, и святые, и спасенные души.
– А где тогда ад?
– У тебя других забот нету? Где-то там и ад. Может, на самом верху, а может, чуток пониже.
Тот, что полулежал на земле, долго молчал, а потом сказал задумчиво:
– А сегодня целый вечер звезды падали одна за одной. Может, скоро конец света?
– В эту пору они всегда падают.
– Но ведь когда-нибудь и звезды кончатся.
– Поди лучше погляди, что с печами.
– Неохота. Чудно сегодня в лесу, зверье попряталось, птицы молчат. Точно кто-то немой ходит-бродит, ищет спасения. А ты не боишься конца света?
Второй, с палкой, ничего не ответил, только ударил по костру, и в небо взметнулись и погасли крупные искры.
– Это смолокуры. Я их знаю, – шепнула Эва. – Они тут же донесут.
– Надо обойти смолокурню, – пробормотал Себастьян. – Попробуем справа.
– Смолокуры? Впервые слышу. Что они здесь делают? – спросил я.
– Кажется, гонят из пней скипидар, а может, делают древесный уголь. Терп к ним часто заглядывает, у них тут разные прирученные зверюшки.
– Не будем терять время, – сказал Себастьян, вставая.
И мы побрели дальше по черному неприветливому лесу. Мне все время казалось, что позади трещат под чьими-то ногами ветки. Потом мы углубились в заросли огромных папоротников, они были такие высокие, что плотно закрыли небо.
– Знаете, – сказала Эва и опять взяла меня за руку, – я в этом году нашла цветок папоротника.
– Никто еще не находил цветов папоротника.
– А я нашла Они его у меня отобрали. Его мать.
Эва мне, в общем-то, нравилась, но одновременно немного пугала. Я не видел ее лица, лишь глаза иногда вспыхивали, как тусклые огоньки, когда она искоса на меня посматривала. Мне захотелось вспомнить, как она выглядит, я мучительно пытался представить себе ее улыбку или внезапно появляющийся в глазах страх, но только слышал низкий и почему-то очень волнующий голос.
Лес становился все гуще. Мы с трудом пробирались между могучими стволами – старыми, потрескавшимися, на которых даже мох не хотел расти. Почва здесь была болотистая, под ногами противно хлюпала какая-то мерзкая жижа. Себастьян, замедлив шаг, неуверенно принюхивался, кривя свою огромную морду.
