Итак, жили бы мы там в свое удовольствие, может, месяц, может быть, два, но не дольше, потому что и хорошее в конце концов надоедает. Еще я бы мог всем подарить подарки: кто захочет – машину, кто не захочет – не надо. Отцу наверняка, Буйволу и классному руководителю – тоже.
Маме просторную мастерскую, уйму холстов и красок. Пани Зофье целую аптеку для похудания, Буйволу абонемент в лучший ресторан, а Цецилии – настоящего мужа, возможно тихого застенчивого аборигена с этих самых южных островов.
А себе? Себе тоже машину или велосипед, приличные часы, магнитофон. Впрочем, зачем экономить? Я бы купил себе все, что только можно купить. Хотя мне мало чего нужно, большая часть вещей на меня нагоняет тоску, и от этого я иногда сам на себя злюсь. А еще я бы мог тайком делать добрые дела. Подошел бы, например, к нищему, старательно изображающему слепого: прошу, тут изрядная сумма, надеюсь, вам хватит на безбедную жизнь. Благодарить себя, ясное дело, не позволил бы, даже фамилии своей не назвал бы и быстро ушел, оставив убогого в шоке от изумления и радости.
Возможно, я бы построил современную детскую больницу. С садом, с бассейнами, с телевизорами в каждой палате, с елкой на Рождество, с зайчонком на Пасху. Но откуда потом брать деньги на ее содержание? Вот когда начнутся сложности.
Итак, я бы всех одарил и себя не забыл, и что дальше? Жить только ради того, чтобы заниматься благотворительностью, довольно-таки бессмысленно. Какой-то высокий смысл тут, может, и есть, но мне это дело вскоре наскучит. Ну понаслаждаюсь я год, два или даже три, а потом что? Ведь больше, чем можно съесть, я не съем, смотреть одновременно на несколько пар часов не сумею и сразу на двух автомобилях разъезжать не смогу. К тому же, как известно, все, что легко дается, быстро надоедает.
А постоянные волнения и страхи, что деньги падают в цене, что банки объявляют о своем банкротстве, что гангстеры убивают миллионеров? Зачем мне это все? За какие грехи?
По правде сказать, даже приятно не иметь миллиона долларов.
Мы с догом стояли в какой-то обшарпанной подворотне. Со стен там и сям обвалилась штукатурка, деревянные рамы дверей полуистлели, в каменном полу не хватало плит. Нас огибал вытекающий на солнечную улицу поток людей. Где-то гремел патефон. Я увидел мигающую надпись из электрических лампочек на доме во дворе, ярко освещенный вход и над ним большую цветную картину на листе фанеры. Это был маленький старый кинотеатр, откуда после сеанса выходили зрители.
