Мы с Пиппой мчимся в ее спортивной машине с откинутым верхом. Мы громко смеемся, и ветер развевает ее длинные светлые волосы. Неожиданно машина теряет управление – виляет в сторону, цепляет колесом бордюр и переворачивается в воздухе – как раз в тот момент, когда мы сливаемся в страстном поцелуе. Крушение неизбежно. В момент удара грудь Пиппы превращается в две огромные подушки безопасности, которые взрываются мне прямо в лицо, обволакивая все тело. Я задыхаюсь.
Из поврежденного бака хлещет бензин.
Посреди груды искореженного металла Пиппа сидит на мне верхом: она занимается со мной любовью, движения ее тела медленны и ритмичны. Она улыбается, а ее рука щелчком откидывает крышку с зажигалки «Зиппо». Бензин вспыхивает, огненный шар охватывает нас со всех сторон.
Я вижу ад.
Но теперь на мне уже не Пиппа, а мерзкая, сморщенная, старая карга: наполовину Мими Лоусон, наполовину Эдвина Карри. Извиваясь, старуха корчится, движения становятся все быстрее. Она кричит, лает, хрюкает, мычит, а в момент оргазма отбрасывает голову назад, издает пронзительный визг – и превращается в Рикардо Манчини.
Я просыпаюсь весь в поту.
Сегодня последний день пантомимы. В театре меня ждала записка: «Не избегай меня, Саймон».
Почерк напоминал детские каракули. В голове промелькнул образ Гленн Клоуз из «Рокового влечения».
Я тут же решил, что достойнее всего будет отвергнуть Мими при помощи «старого доброго заклинания Питерса»:
«Мими, ты красивая и талантливая женщина, и я никогда не забуду вечер, что мы провели вместе. Мы пережили нечто особенное, нечто необыкновенное, и никто не сможет отнять этого у нас. Мне ужасно жаль – скажу больше, мое сердце разрывается на части, – что именно в этот момент нашей жизни провидению угодно, чтобы мы расстались. Я всегда буду помнить то, что между нами было; ты навечно останешься в моем сердце; и у нас всегда будет наш Гримсби».
Разумеется, ничего такого я не сделал. Я прикинул: «Завтра уже домой, никаких больше пантомим и никаких Мими Лоусон. И если удастся избежать встречи в ближайшие десять часов, то можно считать, я легко отделался».
У пантомимщиков есть одна старая традиция: во время прощального спектакля устраивать друг другу всякие розыгрыши. Иногда по-настоящему уморительные, иногда нескромные, а иногда это просто откровенная чушь. Самый удачный из сегодняшних пришелся на долю Манки-Манчини. Тот был весь поглощен исполнением своего соло «Я повелеваю тебе!» (из мюзикла «Моисей»), когда Ссыкун, Серун и Трахун выскочили на сцену у него за спиной, с двумя полными ведрами воды каждый. Серун взобрался на плечи Трахуну, а Ссыкун передавал ему воду. Манки был так увлечен, позируя перед зрителями, что понятия не имел о происходящем сзади. И вот, когда он дошел до строчки «Пусть ветер задует, пусть ливень прольется», Серун именно так и сделал: шесть больших ведер вылились прямо на голову Манчини. Я наблюдал из-за кулис (слева от сцены, зная, что следующий выход Мими будет справа) и должен сказать, шутка удалась на славу. Манки был вне себя от ярости. Оркестранты даже встали, устроив Серуну, Трахуну и Ссыкуну бурную овацию. Думаю, я радовался бы больше, если б не одно «но»: всякий раз, когда я смотрел на Манки, в голову невольно лезли воспоминания о вчерашнем сне и сразу становилось как-то не по себе.
