Маркус прислонился к косяку осторожно, как будто тот был окрашен, и осмотрел комнату, снова не заходя внутрь, словно путь ему преграждал невидимый барьер. Сложно было не проследить за взглядом его глаз; они были странного, редкого бледно-голубого цвета, и Дому всегда хотелось заглянуть в них. Маркус начал часто моргать. Даже если бы он был более разговорчив, он, скорее всего, не нашел бы, что сказать. Через мгновение он отступил от двери и направился к окну на лестничной площадке.
Если он чувствовал то же, что и Дом, то пара маленьких ботинок для трэшбола, лежавших на кровати, оказалась для него последней каплей.
— Да, я тоже не могу заставить себя войти туда, — произнес Дом. — Даже в комнату Бенни. Мария часами сидит то в одной комнате, то в другой. И кто из нас сошел с ума: я — потому что не могу зайти, или она — потому что не может заставить себя отпустить это?
Несмотря на войну, жизнь продолжалась, и родители Марии хотели как можно больше времени проводить с внуками. Четырехлетний Бенни, в котором Дом души не чаял, был в полном восторге от того, что увидит их новую квартиру. У деда и бабки была кошка, которую они подобрали на улице, и Бенни очень хотел поиграть с ней.
— Никто не сошел с ума, — ответил Маркус. — Каждый находит свой способ справиться с этим.
— Не надо мне было все это на тебя взваливать.
— Ничего, все нормально.
Обычно Маркус мог успокоить Дома, заставить его думать, что все нормально, но некоторые вещи было невозможно забыть. Они вернулись в кухню, молча послушали новости по радио, затем накрыли на стол, и всем троим как-то удалось притвориться, что они рады встрече и ужину. Мария казалась даже веселой.
Нет, они не притворялись. Они старались радоваться. Дом заставил себя взглянуть на вещи иначе. Он верил, что если будет стараться как следует, если правительство приложит достаточные усилия, то война закончится и они смогут вернуться к нормальной жизни, пусть это займет пять лет, пускай даже десять. Но война обязательно закончится.
Маркус время от времени поглядывал на часы, вероятно размышляя, когда лучше всего позвонить отцу. Возможно, он уже придумал, что ему сказать. Ему всегда трудно было общаться с отцом.
Мария взяла с комода телефон и поставила перед Маркусом.
— Никакие дела не могут помешать человеку поговорить с собственным сыном.
И она начала убирать со стола.
В первый раз со Дня Прорыва она произнесла подобную фразу нормальным тоном — голос ее даже не дрогнул на слове «сын». Пока Маркус звонил, Дом отправился за ней в кухню.
