— Вы с ней беседовали?
— Видеться виделся, а побеседовать не пришлось. В расстроенных чувствах. Видеть никого не хочет.
В это время к подъезду подъехал микроавтобус УАЗ. Из него вышли: совсем молоденький следователь в мундире с институтским «поплавком» на груди и двумя маленьикими звездочками на погонах, судебно-медицинский эксперт Павел Духновский, технический эксперт Толя Коретников и... и Сережа Колесов собственной персоной.
— Ба, какие люди и без охраны! — воскликнул Дмитрий, подходя к другу и здороваясь за руку.
— Дохлый прикол, — усмехнулся Колесов. — Я тебя, Дима, не узнаю. Деградируешь.
— Не ты один, Сережа. Моя Светлана тоже отказывается узнавать. Представляешь?! Вчера сели ужинать. Она смотрела на меня, смотрела, а потом спрашивает: «А кто вы такой?» Пришлось по новой знакомиться. Как это тебе нравится?
— Трепло, — добродушно проворчал Сергей.
— Ты что, дежуришь сегодня по городу?
— Ну.
— Странно. А почему я об этом не знаю?
— Да меня вчера уже в конце дня Хлебников уговорил его подменить. Ему куда-то край нужно было съездить.
Беркутов поздоровался за руку с Духновским и Коретниковым. Со следователем здороваться не стал, так как тот был исключительно занят собой, «стоял он дум великих полн, и в даль глядел», созерцая унылые новостройки. Похоже, что кроме как многозначительно поджимать нижнюю губу, да поправлять указательным пальцем массивные роговые очки на носу-пипочке, он ничего больше не умел. Это умение он сейчас и демонстрировал. Наконец, вспомнив, что он здесь главная, тасазать, персона, узрев в Беркутове старшего, в очередной раз поправил очки, строго спросил:
— Вы здесь ничего не трогали?
«Ой, боюсь, боюсь! — усмехнулся про себя Беркутов. — Этакие страсти-мордасти да спозаранок».
Этот напыщенный молодой индюшок не нравился Дмитрию. Очень не нравился. А потому, он решил не упускать случая преподать ему небольшой урок.
— Как можно-с, господин «прокурор»! — заискивающе заулыбался он. — Разве ж мы без понятия. Мы вот токмо травку на газончике пощипали, чтобы вы, стало быть, штиблетики свои лаковые не замочили-с.
Все, кроме следователя, заулыбались, одобрив воспитательный момент Беркутова. Одному лишь следователю было явно не до улыбок. Он стоял красный, как рак, лупил глаза и никак не мог сообразить, что же ответить этому наглому оперу. Его самолюбие, с которым он носился, как с писаной торбой, было сильно оскорблено, унижено, посрамлено и следователь очень страдал от этого.
