— А ты когда-нибудь их видела?
— Видела. Туристов… Они группкой шастали. Был там один отпадный мужик, молодой, с бородкой. Я ему глазки строила, подмигнула… Ну он клюв развесил, а не сечет…
— И как ты вычислила, что они австралийцы?
— А у двоих на майках было написано по-английски «Привет из Австралии», «Фриендли фром Австралия»…
Не надо быть Фрейдом, чтобы сказать — почти каждый купивший книгу о переселении душ испытывает дискомфорт в этом мире, на него обрушились маленькие или большие беды, душа его дала трещинку и сквозь нее астральное тело уже нацелилось в небытие, выпустило щупальцы и шарит ими окрест, примериваясь, за что бы ухватиться. Страдания выживают его из рабской страдающей плоти, съежившейся под ударами судьбы, инфляции, повышения цен на коммунальные услуги, распоряжениями мэра, скачками доллара вверх, гипершоковой терапией Германа Грефа, указом президента о повышении таможенных пошлин… Маленькие Душонки, большие души, распахнутые души, продажные Души постоянно готовятся к отлету. К отлету готовятся даже люди без души. Бомжи, воры, честные чиновники, не умеющие брать взяток, молоденькие проститутки… Осень перелетов… Миграция стаек душ… Но наступит ли весенний прилет? Осуществится ли приземление? Или прилунение? Великий, страшный обман нужен человеку как спасательный круг. Почему этот спасательный круг придумали мудрые египтяне? А русские, как всегда, оказались неизобретательны. Мудрец Гурджиев был лекарем живых душ, но не утешителем, нет. Он не был певцом блаженного отлета. Отдадим должное замечательному его ученику, профессору Петру Демьяновичу Успенскому, автору «Тертум Органум» и «Новой модели вселенной»… Он распахнул перед усталыми душами неустроенных космос, он сделал его уютным и как бы обжитым, он позволил прикоснуться к нему уже здесь, на земле, введя в четырехмерное пространство без головоломных формул теории относительности Эйнштейна.
…Каждый московский бомж, каждый безработный, каждый пациент двухсот московских больниц с немытыми окнами, прозрачными супами и позавчерашним бледным чаем втайне мечтает о переселении души. Они не читали наших книг, у них нет денег, они просто перелетные странники, временно задержавшиеся на уютной планете с фонтанами — «Москва», где, увы, не умели свить гнезда или выпали из гнезда… И все же не все московские бомжи мечтают о переселении душ. Есть бомжи, сумевшие поймать за хвост жар-птицу. Таким был бригадир всех арбатских книжных лоточников, в том числе и «арбатской гвардии», человек по кличке Сюсявый. Никто никогда его на этот пост не назначал, он появился здесь лет семь назад, брюки его пестрели латками, на худых плечах моталась ветровка, выстиранная, аккуратно заштопанная. В молодых, смеющихся глазах светился ум и задор, от глаз радиусом разбегались веселые морщинки, смеялось постоянно все его лицо, большой сильный рот был растянут в улыбке, немножко нервной, немного деланной, слегка артистичной, чуть-чуть смущенной. Поговорив с ним минут десять, вы начинали понимать, что это своего рода маска, проявление защитного рефлекса неуверенного в себе человека, стремящегося понравиться и даже угодить. Вот верное слово — этот человек стремился всегда всем угодить, он был «угождатель» с большой буквы, заискивающий «угождатель», но не противный до слащавости и самоуничижения. Эта «угождавость» граничила с предупредительностью лощеного приказчика богатой купеческой лавки. За этой «угождавостью» всегда чувствовалась легкая ирония к собеседнику и едва уловимая демонстрация собственного достоинства. Вот такой набор оттенков, такая палитра гримас. Ему было тридцать лет, он был рослым, сильным парнем с правильными чертами лица и среди сегодняшних персонажей Арбата мог сойти за одного из пришлых, залетных покорителей Москвы, ловца удачи в мутном рыночном море. Этот тип гибких, увертливых, сметливых ловкачей, умевших в нужную минуту вызвать к себе сострадание и жалость, уважение за оказанную услугу, благодарность за подсказку и передачу нужной информации, покорял в свое время Париж, Монте-Карло и Нью-Йорк. Этот тип был описан Мольером, Расином, Диккенсом и Олдосом Хаксли, этот тип не имел национальности, он был космополитичен, он скользил по времени, как по стеклу, отражаясь в нем то в живописных лохмотьях, то в цилиндре и фраке, то в джинсовой куртке или лосинах, он врастал, как сорное семя, выработавшее стойкий ген, в феодализм, в капитализм, в социализм… Кроме всего прочего, он блестяще играл в шахматы и на спор за ничтожную сумму, за сто-двести рублей, предлагал любому прохожему сразиться с ним. Одно время такие блиц-турниры процветали на Новом Арбате у дома номер два, где толпились шахматисты-прохожие, играли с шахматистами-книжниками, с шахматистами-бомжами…
