Лопата торгует сам. Он не держит продавцов. Он никому не доверяет. Да и где найти хорошего продавца? Нынче всякий норовит зашибить лишнюю копейку, стоя на бойком месте. Продаст такой ловкач хозяйский экземпляр книги да тут же подложит вместо него свой из сумки, оставленной у соседей на другом углу Арбата. Угляди за таким живчиком. Тоже ведь знает, где купить товар — в «Олимпийском» или в издательстве.
— Я — человек-машина, — говорит Лопата. — Мне нельзя расслабляться. У меня нет ни отпусков, ни выходных, как у маятника на часах. Остановлюсь на день — запью. Остановится время. Умрет бизнес. Могут занять место. Потеснят соседи слева или справа. Сперва чуток потеснят. Потом еще больше. Можно отодвинуть. Все можно. Но стоит нервов. А порой и денег. Мне нельзя болеть!
Больше всего лоточники боятся простудиться. Из всех невзгод на первом месте простуда, потом милиция, потом инспектора управы. Ментов можно купить. Инспекторов тоже. А простуду — нельзя. Лопата весной, зимой и осенью постоянно жует чеснок. А чтобы убить запах — заедает «Стиморолом», мятными шариками, ирисками, всевозможными жвачками, обертки от которых валяются вокруг его стеллажа. В результате образуется своеобразное амбре, запах канадского енота, и чтобы не отпугнуть клиента, Лопата прикрывает рот рукой в перчатке, густо спрыснутой одеколоном. Он подает клиенту книгу и чуть отступает, старается разговаривать, держа дистанцию, чуть отклоняя корпус назад. Его постоянно меняющиеся позы выглядят даже артистично, он чем-то напоминает фехтовальщика, уклоняющегося от рапиры. Он картинен и забавен в эти минуты, и это нравится клиенту.
Летом арбатский лоточник всегда трезв. Зато зимой и осенью нос его лиловеет спелой брюквой, щеки налиты здоровым багрянцем.
Пить на морозе надо умеючи. Для настроения. По чуть-чуть. Но только не с утра. И даже не с обеда. А после четырех, когда дают о себе знать усталость и морозец. Арбат по-тюркски — преддверие. Почти пригород. И как во всякой прихожей, в том числе и прихожей большого города, зимой здесь стоит сквозняк. Улицу Воздвиженку в торговом мире давно прозвали «Труба». Порой такой взъярится ветрила, что валит как сорную траву столы, стеллажи, зонты. Выдувает из костей последний дух. И тут — хочешь не хочешь — надо прибегнуть к стимуляторам, иначе заболеешь. Или собирай монетки, шагай домой. Но не так-то просто испугать лоточника, пережившего девять зим на Арбате. Пьют в основном коньяк. Молдавский. На двоих, на троих, только не в одиночку. В одиночку, да еще ежели пить впритырку, таясь, — сопьешься. А тут принял стопаря, закусил печеньицем, пошли разговоры веселые, согревательные: о женщинах, о деньгах, о плутовских делах, — глядишь, лица мужиков, напяливших на себя по два свитера, порозовели, глаза подобрели, зажглись веселым озорным блеском, развязались языки, отмерзли заиндевелые было ребра от негнущегося позвоночника… Но упаси бог в такие святые минуты профилактики и психотерапии заговорить о книгах. В такие минуты книга — табу! Может разгореться спор на профессиональные темы, может вспыхнуть обида, у кого-то выплеснуться неприязнь… А вот ежели сумеешь насмешить, тебе почет и уважение, нальют вне очереди.
