Меншиков выехал из своего Раненбурга в рогожной кибитке, а в двух телегах, сопровождавших его, ехали преданные ему дворовые, решившиеся не оставлять своего господина и до дна испить с ним чашу несчастья.
По указу Верховного совета капитан Мельгунов отнял Меншикова всё парадное платье, и павшего временщика одели в сермягу и простой тулуп, а его голову прикрыли бараньей шапкой. Такую же простую одежду приказали надеть Дарье Михайловне, её дочерям и сыну, и в таком виде повезли их в далёкую Сибирь.
Немало неприятностей пришлось опальным Меншиковым вытерпеть и перенести в дороге. Капитан отряда Мельгунов, который сопровождал их, обращался с Меншиковым и с его семьёй более чем жестоко. Так, едва только они отъехали от Раненбурга, Мельгунов приказал повыбрасывать все «лишние вещи», которые Меншиковы захватили с собой в дорогу, причём считал за лишние вещи две-три пары платья мужского и женского, несколько туалетных вещиц, взятых дочерьми Меншикова, рисовальный и письменный прибор сына Меншикова, и так далее.
Дочери Меншикова горько плакали, смотря, как солдаты с различными прибаутками и насмешками развёртывали и бросали их бельё, платья, платки и прочие вещи.
— Послушай, господин капитан, зачем ты делаешь это? — с тяжёлым вздохом спросил у Мельгунова Меншиков.
— А затем, что на это имею приказ, — грубо ответил Мельгунов.
— Те, кто приказывал тебе так поступать, — люди без сердца, и ты, видно, хочешь быть подобен им.
Мельгунов не нашёлся, что ответить, и велел своим солдатам собрать разбросанные по дороге вещи и уложить обратно в повозки. Видно, и у этого чёрствого человека заговорило чувство жалости к несчастным Меншиковым.
По городам, сёлам и деревням народ густыми толпами выходил смотреть, как везут в Сибирь опального вельможу и его семью; некоторые посылали им вслед бранные слова и угрозы, а некоторые жалели их.
Меншикова и его детей ждало другое тяжёлое испытание.
Дарья Михайловна, всю дорогу не перестававшая горько плакать, от постоянных слёз ослепла и сильно захворала. Не доезжая нескольких вёрст до Казани, в селе Верхний Услон Меншиков остановился на несколько дней в простой крестьянской избе, так как продолжать путь было невозможно: страдалица Дарья Михайловна умирала.
До последнего вздоха она находилась в памяти, лёжа на скамье, накрытой дублёным тулупом. Её окружали сам Меншиков, их дочери и сын; они едва сдерживали душившие их рыдания.
— Данилыч, ты здесь? — слабо спросила умирающая.
