Они некоторое время брели молча, занятые собственными мыслями.
Внезапно одноглазый сообщил:
— Фамилия моя Дикой. Стало быть, Мефодий Дикой. Люби и жалуй.
Неожиданно кинулся по еле приметной тропе к речному обрыву и, переломившись в коленях, впился глазом в незадернованную пядь земли. Но почти сразу шумно вздохнул, обтер запачканные песком руки о штаны и поднялся.
Не дожидаясь вопроса, буркнул:
— Золото глядел. Нету. Кварц оказался — и только.
Продираясь через ветроломный лес, говорил:
— Золотишко в каждой земле имеется, сотник. Да вот беда — не одномерно, и нет барыша всякий песок толочь.
Тыкая Россохатского грязным пальцем в бок, поучал:
— Гора — она не вечно гора, сотрет ее время в щебень и песок, это уж непременно. Положим, была в той скале кварцевая жилка с золотишком. И ее измололо время. Дожди и ветры тащат ту мелочишку по склонам в долины рек, а то и на берег моря. Металл, он потяжелей щебня — раньше и сядет. Вот те осадки и есть россыпь, сотник. Коли ее сыскать — быстро забогатеть можно!
Единственный глаз Мефодия засиял лихорадочным блеском, и весь этот несуразно длиннолапый человек задергался от сильной тоски по богатству.
Вздохнул, проворчал не то с надеждой, не то язвительно:
— И нам, может, жилка посветит, даст бог, дорогой ты мой супротивничек!
— Как сказал, Дикой? — покосился на него Россохатский.
— А-а… не всяко лыко в строку… Далее слушай. Теперь о рудном али, по-другому сказать, коренном золотце речь. За ним мы с тобой снова в гору залезть должны, к кварцевой жилке поближе. Сам кварц — бесценок, пустяк, камень, но коли ты ремесло узнал и терпелив к тому же, — увидишь вдруг в камушке желанную искорку: мелкое зернышко, либо пластиночку, либо чешуйку, а то — проволочку, даже волоконце. А бывает, подмигнет те счастье — и зазвенит в ковше крупная золотина — самородок. Случаются непомерные самородки, вроде сказки. В нашем с тобой краю, на Урале, нашли такой — и весил он, Большой Треугольник, два пуда с четвертью — Никифор Сюткин сыскал. Слыхивал? Без малого сто лет назад. И то не предел: натыкались на самородки, правда в иных краях, и в десять, и в пятнадцать пудов с лишком…
«У него, как у лисы: сто сказок — и все про курицу…» — подумал Андрей и спросил:
— Ты как про золото знаешь? Станичник ведь, стало быть — сельский житель.
— Вовсе не казак я — с досадой отозвался Дикой. — И не мужик даже. А так — перекати-поле, бродяга, босяк. И вся семья моя — гулевая, правду сказать. И дед, и прадед, и даже бабы нашего корня у мужиков коней сводили, лесовали в горах, шурфы под золото били. И оттого течет во мне бродяжья кровь, тоска по ружью да удаче.
