Внезапно он услышал звук горна, увидел штаб-трубача 1-го полка, младшего урядника Гришу (фамилия в бесчувствии забылась, и он никак не мог ее вспомнить). Гриша трубил «Вызов коноводов», и Россохатский, трудно шевеля губами, вторил его сигналу подобием слов:
— Коноводы, поскорей подавайте лошадей,
Подавайте лошадей, подавайте лошадей…
Но тут же штаб-трубач почему-то заиграл «Галоп», команду подхватили горнисты сотен, и кони полка, услышав боевую медь, захрапели, затанцевали под шенкелями, осыпая ядовитой пылью широкую селенгинскую падь.
В какие-то секунды забытья Россохатский понимал — это дремота, неправда, сон, но потом опять весь сжимался от ощущения близкой и ужасающей опасности.
Но тут у него над ухом раздалось конское ржанье, Андрей с трудом открыл глаза и увидел прямо перед собой унылую морду Зефира. Жеребец стоял возле хозяина, широко расставив ноги, пытался захватить губами траву, но почему-то всякий раз отказывался от своей затеи.
Проснувшись окончательно, Россохатский быстро огляделся — это уже, кажется, входило в привычку — и облегченно вздохнул. Однако у него внезапно появилось чувство: что-то упущено, что-то он позабыл исполнить, и это вызывало тревогу.
Андрей скользнул взглядом по Зефиру и, вздохнув, понял, в чем дело. Конь был зануздан и не расседлан, а такую оплошность, что бы ни случилось, не простит себе никакой казак. Именно потому, что лошади мешали удила, она не могла пастись.
Россохатский подозвал жеребца, отвязал притороченный к седлу карабин (он подобрал его однажды, после сшибки с красными и захватил вместе с подсумками, на всякий случай), затем снял седло и узду. Повесив чепрак и потник на сук, отпустил Зефира искать ручей. Андрею тоже хотелось пить. — и он поспешно направился вслед за конем.
Вода нашлась близко. С гольцов Восточного Саяна, кипя и болтая без умолку, сбегает множество речек и ручьев; вода в них до того холодна, что ломит зубы, когда пьешь, и густо набрасывает прохладу на прибрежные кусты и лощинки. Один из таких ручьев оказался рядом.
Зефир стоял на бережке, и с его губ падали в быструю струю тяжелые, как ртуть, блестящие капли.
Утолив жажду, конь тотчас стал щипать траву и, передвигаясь мелкими шагами, скрылся за деревьями.
Андрей напился из пригоршней, сполоснул лицо и руки и пошел к коню.
Зефир стоял, помахивая головой, возле вороной кобылки. Вернее, кобылка терлась подле серого, в яблоках, жеребца, а он косил на нее бешено-ласковым взглядом и пытался занести над вороной передние, в белых чулках ноги.
