Тогда мы еще не знали, что это талант. Тем более, когда командир нас всех построил и популярно объяснил, что на самом-то деле командир он хороший («Всем бы такого»), корабль прекрасный («Последнее матерное слово отечественного гения») и если бы «...не эта хлебная будка...» на корме (это он так наш вертолетный комплекс поименовал) командовал бы он нами еще лучше. А, что касается швартовки — так тут же пирсы кривые! И разошлись мы по боевым постам просветленные. И готовились к перешвартовке, поглядывая в сторону берега, на пирсы. «И правда, кривые, — думали мы тогда. — А командир не виноват». И не был командир виноват. В том, что пирсы кривые. Не поколебали нашей веры и два командира соседских СКРов, что пришли нам на помощь. Эти двое, не переставая смеяться, разогнали корабль и без всяких там переходов от «полного назад» к «малому назад» так идеально притерли корабль с «хлебной будкой» на корме к пирсу, что мы и ахнуть не успели. Еще бы: корабль летит «полным назад», бетонная стенка пирса стремительно приближается, ютовые начинают нервничать, в случае чего так саданет ... И тут, как гром с ясного неба: «Подать бросательные!». И не переводя дух: «Полный вперед!». Ну надо же предупреждать, товарищи офицеры. Народ к такому еще не готов. Им надо медленно, осторожно. Что-нибудь вроде: «По готовности подать бросательные». И наш метатель крутнется, прогнется и запулит эту самую выброску куда подальше. А так — он и замер — рот открыт, в глазах недоумение — какой «Полный вперед», когда он еще не махнул? Но тут все запрыгали, руками задергали: «Бросай, бросай!». Бросил, успел. Вот так и швартанулись.
Но это было только начало. Последующие швартовки, происходившие, как им и полагается, довольно часто, заставили нас поверить: Талант, несомненно. Талантище! Кстати, этот свой талант, командир продемонстрировал и «дома» в родном Петропавловске, куда мы вернулись через год. Родная дивизия встречала нас цветами, оркестром и ледяным ветром. Поставили нас сначала на самый край пирса, там обычно стояли большие корабли. Но, когда оркестр отыграл, жены разошлись, а буксиры, наконец-то, вернулись, решено было перебазировать нас в глубину бухты. Тот, кто был на Камчатке, знает как там весело в ноябре. Кто не был, пусть представляет. Ночь, холод, ветер. У корабля парусность огромная, буксиры не справляются, рулевой зубами скрипит, командир вяло потеет, старпом как всегда невозмутим, матросы недоумевают. И вправду, чего это мы здесь вертимся, когда должны, вроде бы, перешвартовываться. А это и есть перешвартовка. Командир, как и положено всякому гению, видит по-своему. И то, что мы называем суматохой, он считает порядком. Бегает он по мостику, руки заламывает, причитает нервно в «Лиственницу»: «Вперед! Назад! Малый! Самый малый!». Или выдернет «соску» громкоговорящей связи и завизжит на всю Авачинскую бухту: «Буксиры! Буксиры! Давай!».
