– Он же вроде не так еще стар. Когда вы его из Англии привезли, ему и полугода не было, а сколько лет с тех пор прошло – лет шесть или семь?
– Да, около того… и нашей дружбе лет примерно столько же. И на правах друга я намерен влезть не в свое дело.
Антонио присел на край верстака:
– Я слушаю.
– Повторюсь, это не мое дело. Восприми это правильно.
– Хорошо, хорошо.
– Антонио, сколько можно откладывать свадьбу с сеньоритой Мореу?
Архитектор покрутил в руках ветошь, помолчал.
– Я помню наш давний разговор, – продолжил Эусеби, – когда ты говорил, что не хочешь создавать семью раньше, чем встанешь на ноги, добьешься признания. И ты ведь добился. Ты признан городом, ты получаешь заказы, твои творения одно лучше другого. Ты стал известен.
Антонио помолчал, пытаясь сформулировать.
– Я… не чувствую себя готовым.
– Готовым к чему?
– К браку. К тому, чтобы делить свою жизнь с кем-то другим. Да дело не в этом.
– А в чем?
– Я сейчас, как твой Линдсей – видишь, что-то его гложет, он тут вертится, не может найти себе места. Меня тоже… гложет. Я ищу чего-то, страстно, яростно ищу чего-то неясного. Я просыпаюсь с этим ощущением, я засыпаю с ним. Ночью вскакиваю в бреду в надежде, что понял, что ухватил – и сознаю, что ошибся.
– Чего же ты ищешь?
– Я не знаю, граф.
Гуэль молча наблюдал за собакой. Похоже, Антонио ничего добавить не собирался.
– Не такого ответа от тебя все ждут, – сказал граф без одобрения.
– Я знаю, чего все ждут. Что я стану степенным, уважаемым членом общества, женатым, с кучей детей, что перестану строить какие-то сказочные замки и займусь, наконец, какими-нибудь правильными, очень солидными проектами. Ты это ждешь, этого ждет Пепита. Но я совершенно не представляю себе…
– Я очень ценю твой талант, Гауди, – задумчиво сказал граф. – И меньше всего я представляю себе, что, женившись, ты откажешься от этих своих «сказочных замков», от своего таланта. Просто я считаю, что в жизни должно быть равновесие. Между сказочным и обыденным, между талантом и просто жизнью. Я против того, чтобы губить талант в угоду обычной жизни, пойми меня верно. Но также я против того, чтобы свое будущее, семью, детей ты положил на алтарь вот этого самого таланта. Когда-нибудь в старости ты спросишь себя, Гауди, а стоило ли оно того? И что ты тогда ответишь?
– Я ей трюмо делаю, – неожиданно сказал мастер. – В подарок. На помолвку.
– То есть ты все-таки…
Эусеби Гуэль не успел договорить, когда всё вдруг повалилось. Линдсей, чьи метания становились всё более беспорядочными, налетел, наконец, на стойку, которая поддерживала какие-то длинные кованые прутья – то ли копья, то ли стебли, и всё полетело в разные стороны. Большая искривленная рама, поддетая чем-то тяжелым, полетела вниз. Антонио едва успел подбежать – и взвыл от боли, приняв весь ее вес на запястье. Но не уронил, выдюжил, зеркало остановилось, полметра не долетев до обитого железом угла комода.
