– Не кричи ты, дура. Потише, – зашипел он. Жена задержала взгляд на его лице. Черты незнакомца. Чужого какого-то человека. Равнодушного.
– А я-то как же, Фабио? Если полиция ко мне пришла, значит, и те, другие, могут прийти, да?
– Эстер… – Он вытер пальцами ее слезы, погладил по голове. – Я не могу тебя взять с собой. Мне нужно затеряться. Я тебе честно скажу – меня или посадят, или убьют, если я не залягу на дно. А с тобой у меня не получится, понимаешь?
– А что будет со мной? Что мне сказать банку? – Голос задрожал, она закрыла рукой рот. – Что же теперь будет?
– Мне пора.
Через минуту в квартире стало тихо. Эстер поднялась на четвереньки, проползла в комнату, стянула с журнального столика кредитный договор. Посмотрела на цифру. Еще раз посмотрела на цифру и заревела в голос.
– Я вырос в Барселоне, – повествовал Дэвид. Какой стакан по счету находился в его руках, Бен уже не мог сказать – сбился на шестом или седьмом, но на связность речи приятеля это не повлияло. – Мой дед был смотрителем музея Гауди. Ты даже не представляешь, сколько поддельных эскизов туда пытались продать. Но это практически невозможно, я тебе говорю – он неповторим.
Бен слушал очень внимательно, не замечая, что уже вторую сигарету он превращает в пепел, не затягиваясь.
– А в этом музее… – спросил он осторожно. – Там есть какие-нибудь нереализованные проекты? Черновики какие-нибудь?
– Есть, конечно, – кивнул Дэвид. – Их много раз пытались перекупить, но музей их не продает никому. Даже Биллу Гейтсу. Кажется, даже английской королеве, во, – он посмотрел на друга. – А ты чего, решил, что их можно спереть? – Дэвид заржал. – Их спереть – дохлый номер, я точно тебе говорю. Их мало, они все наперечет. Если даже спереть – в этом-то, в принципе, ничего нереального нету – продать будет нельзя. Это же Гауди, это не хрен с горы. Они все переписаны. Сразу засекут.
– А они выставлены? – спросил Бен.
– Что? – Друг воззрился на него с непониманием.
– Ну, в экспозиции в музее они выставлены? Туристы на них ходят-смотрят?
– А, ты об этом… Это смотря на какие. Есть, которые выставлены, есть в загашнике валяются.
– Такие же крутые?
– Что?
Бен отобрал стакан у Дэвида.
– Я тебя спрашиваю. Эти, которые в загашнике, такие же крутые, как всё остальное?
– Ты спрашиваешь! Ну конечно! Это же гребаный Гауди.
Бен побарабанил пальцами, поцокал языком, почесал нос.
– А что такое? – осторожно спросил архитектор. – Ты что-то придумал?
– Нет, – отрицательно помотал головой тот. – Нет, к сожалению. Так не бывает.
