Подойдя к воротам, я несколько раз стукнула висевшим на воротах молотком. Не сразу, но дверь открылась. Без всякого наигрыша, просто потому, что силы кончались, опустилась на колени и склонила голову.
— Милости прошу, крова и пропитания.
Мне долго никто не отвечал, будто меня внимательно рассматривали, но наконец, женский голос произнёс:
— Признаёшь ли ты Гернаду — богиню нашу, мать-воительницу?
Сейчас я была готовы признать кого угодно, поэтому послушно подтвердила:
— Признаю.
— Готова ли ты выполнять распоряжения сестёр — её жриц?
— Готова — послушно повторила я.
Снова продолжительное молчание, но, наконец, я услышала такое важное для меня слово:
— Проходи.
Мы прошли под аркой, потом по внутреннему двору и остановились перед входом в одно из зданий. Монашка, или вернее «сестра», зашла внутрь и вскоре вернулась, почтительно пропуская вперёд ещё одну женщину. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять — эта — начальница. Слишком уж уверенный взгляд, выражение лица чуть спесивое. Женщина в расцвете лет, с упругой походкой, но она мне почему-то сразу не понравилась. Слишком уж властная, что ли. Стараясь не смотреть ей в лицо, я снова опустила голову, но теперь почему-то бросилась в глаза особенность одежды обеих женщин. Внешне — вполне обычная одежда монашек — что-то типа рясы из хорошего материала, без капюшона. А вот юбка почему-то двойная (как бы из двух половинок) с нахлёстом вперёд. При ходьбе они чуть распахивались, показывая на время брюки-штаны, короткие сапожки. Странные выверты женских мозгов — сейчас, можно сказать, решается моя судьба, а я думаю о нюансах чужой одежды.
Начальница некоторое время молча рассматривала меня, потом коротко бросила:
— Подними голову.
Шею заломило, как будто кто невидимый, но сильный, схватил меня за подбородок и потянул вверх. Вот это мне совершенно не понравилось. Вспыхнувшее чувство противоречия помогло не поддаваться на властность, которой был наполнен голос, и голову я поднимала очень-очень медленно. Даже придумала себе оправдание — я слабая и больная, у меня нет сил. Сил и правда было чуть-чуть, но главным было всё-таки глухое раздражение на такое обращение. Начальница смотрела внимательно, и даже с лёгкой усмешкой. Всмотрелась в меня, даже чуть отвела волосы у меня со лба. Помолчала, о чём-то раздумывая.
— Я — настоятельница храма. Будешь обращаться ко мне «госпожа настоятельница».
Потом приказала второй монашке:
— Отведи её на хозяйственный двор, пусть помоется. Позови к ней сестру Лирину.
