«Тарас вошел в светлицу. Жид молился, накрывшись своим довольно запачканным саваном, и оборотился, чтобы в последний раз плюнуть, по обычаю своей веры, как вдруг глаза его встретили стоявшего назади Бульбу. Так и бросились жиду прежде всего в глаза две тысячи червонных, которые были обещаны за его голову; но он постыдился своей корысти и силился подавить в себе вечную мысль о золоте, которая, как червь, обвивает душу жида.
— Слушай, Янкель! — сказал Тарас жиду, который начал перед ним кланяться и запер осторожно дверь, чтобы их не видели, — я спас твою жизнь, — тебя бы разорвали, как собаку, запорожцы — теперь твоя очередь, теперь сделай мне услугу!
Лицо жида несколько поморщилось.
— Какую услугу? если такая услуга, что можно сделать, то для чего не сделать?
— Не говори ничего. Вези меня в Варшаву.
— В Варшаву? как в Варшаву? — сказал Янкель; брови и плеча его поднялись вверх от изумления.
— Не говори мне ничего. Вези меня в Варшаву. Что бы ни было, а я хочу еще раз увидеть его, сказать ему хоть одно слово.
— Кому сказать слово?
— Ему, Остапу, сыну моему.
— Разве пан не слышал, что уже…
— Знаю, знаю все: за мою голову дают две тысячи червонных. Знают же они, дурни, цену ей! Я тебе пять тысяч дам. Вот тебе две тысячи сейчас (Бульба высыпал из кожаного гамана две тысячи червонных), а остальные — как ворочусь.
Жид тотчас схватил полотенце и накрыл им червонцы.
— Ай, славная монета! ай, добрая монета! — говорил он, вертя один червонец в руках и пробуя на зубах. — Я думаю, тот человек, у которого пан обобрал такие хорошие червонцы, и часу не прожил на свете, пошел тот же час в ре ку, да и утонул там после таких славных червонцев?
— Я бы не просил тебя; я бы сам, может быть, нашел дорогу в Варшаву; но меня могут как-нибудь узнать и за хватить проклятые ляхи; ибо я не горазд на выдумки. А вы, жиды, на то уже и созданы. Вы хоть черта проведете; вы знаете все штуки: вот для чего я пришел к тебе! Да и с Варшаве я бы сам собою ничего не получил. Сейчас запрягай воз и вези меня!
— А пан думает, что так прямо взял кобылу, запряг, да и: — эй, ну пошел, сивка! — Думает пан, что можно так, как есть, не спрятавши, везти пана?
— Ну, так прячь, прячь, как знаешь; в порожнюю бочку, что ли?
— Ай, ай! а пан думает, разве можно спрятать его и бочку? Пан разве не знает, что всякий подумает, что к бочке горелка?
— Ну, так и пусть думает, что горелка.
— Как? пусть думает, что горелка? — сказал жид и схватил себя обеими руками за пейсики и потом подняв кверху обе руки.
