— Буду просить, ваше преподобие, послать его со своим человеком. Я остаюсь здесь, служить королю, — сказал Ходзевич.
Мошинский проницательно посмотрел на красивого поручика и произнес:
— Что же, доброе дело! Король будет рад каждому воину. Вы один?
— Со мной тридцать человек!
— Еще лучше! К кому же вы поступите?
— Я присоединюсь к любой хоругви. Думаю, что мне не откажут офицеры.
— Понятно, понятно, — поспешил успокоить его иезуит. — Если хотите, я рекомендую вас гетману Жолкевскому. Это — опытный воин.
Ходзевич поклонился.
— А теперь простите! — поднимаясь, сказал Мошинский. — Я должен быть у короля!
Ходзевич поспешно встал.
Патер протянул ему руку и сказал:
— Где вы будете? Король, наверное, захочет видеть вас!
Ходзевич подумал с минуту и ответил:
— В лагере полковника Струся, у поручика Ржевского!
Патер отпустил его.
Ходзевич вышел смущенный. Хотя он и находился в родственной ему среде, тем не менее у него не было здесь знакомой души. Он сел на коня и, расспрашивая дорогу, направился к бараку молодого Ржевского. Проезжая мимо ставки, у которой развевался штандарт Струся, Ходзевич почувствовал прилив особого уважения. Этот пан Струсь славился среди польских воинов своей исключительной храбростью, уже не раз отличался под Смоленском, и русские трепетали пред его именем. У входа в палатку стоял и сам знаменитый полковник. Богатырского роста, с огромным носом и огромными усами, в камзоле алого сукна и казацких шароварах, он представлял собой тип удалого польского вояки того времени.
Ходзевич поклонился ему.
— Добрый день, рыцарь! — ответил ему Струсь.
Ходзевич подъехал к бараку, занимаемому Ржевским с товарищами, и смело вошел в него. Среди голых стен, увешанных оружием, стояли по углам четыре койки; посредине комнаты был длинный стол, и за ним сидели трое молодых офицеров, торопливо поедая огромного гуся и запивая его вином. Ржевского между ними не было.
Ходзевич смутился, когда офицеры перестали есть и вопросительно взглянули на него.
— Прошу извинить, — начал он, — я офицер из стана Сапеги, никого не знаю. Пан Ржевский пригласил меня к себе!
Едва он окончил, как офицеры быстро встали и радушно приветствовали его.
— Добушинский, а это — Одынец, а это — Кравец, — заговорили наперебой офицеры. — Просим пана до стола. Еда неважная: жирный гусь, зато питье — настоящее венгерское. И откуда жид его достал, понять не можем!
Ходзевич весело пожал всем руки. Почти в ту же минуту вошел Ржевский.
