Не только буйные жолнеры и молодые пахолики, стоявшие у городских ворот, даже седой ротмистр Гнездовский расхохотался при виде странной пары, въехавшей в Калугу ранним утром в марте 1611 года.>{18} На тряской повозке, на мешке с сеном, сидела толстая старуха с красным носом, толстыми губами и крошечными глазками, смешно одетая в сарафан и кокошник, а верхом на коне, везшем повозку, ехал высокий и длинный, как жердь, старик со щетинистыми усами; на его голове был кожаный шлык, на плечах толстые войлочные латы, а у пояса висел длинный дорогой меч.
— Куда царевну везешь? — закричал один из пахоликов.
— Эй, пава, — закричал другой, — смотри, нос горит!
— Ха-ха-ха! Братцы, вот это так лыцарь! — хохотали прочие.
— Смейтесь, окаянные! — бранилась под нос себе старуха. — Потом наплачетесь, и на вас управа найдется. Силантий, в правую улочку, в правую! — закричала она своему кавалеру.
— Юзеф, — сказал вполголоса рыжий усач своему соседу, — видишь это чучело?
— А что? — ответил Юзеф.
— А то, что это — тот черт, что рубил нас в дверях у дома Огренева третьего дня!
— Эге! — встрепенулся Юзеф. — А ведь и то. Для чего же они к нам приехали?
— А уж это пусть паны разберут. Пойдем, скажем пану Свежинскому! — И жолнеры, отойдя от ворот, спешно пошли к польскому стану.
— Здесь, здесь! — закричала Маремьяниха.
Силантий остановил коня подле ветхого, вросшего в землю домика и, сойдя на землю, помог вылезти и Маремьянихе.
— Тут и есть! — сказала она, зорко осматриваясь. — Стучи в ворота, Мякинный.
Силантий мерно и крепко стал ударять в жидкие ворота. В домике растворилось волоковое окно[14], и из него выглянуло остроносое лицо с козлиной бородкой.
— Кто мирного человека спозарань тревожит? — загнусил выглянувший, но, разглядев приезжих, радостно вскрикнул: — С нами Бог! Сама Акулина Маремьяновна с княжим стремянным! Добро пожаловать!
Остроносое лицо скрылось, и через минуту заскрипели ворота и впустили приезжих.
Силантий занялся подле лошади, а Маремьяниха, кряхтя и охая, перелезла через порог и очутилась в полутемной, убогой горнице. В углу на полу копошились ребятишки, на печи лежала женщина. Хозяин суетился и гнусавил:
— Садись, милостивица, сюда, сюда! Гостьей будешь! Чем потчевать-то тебя, золотая? За сбитеньком слетать али сладенькой по чарочке? Ох, хороша! Намедни мне казачина один дал; я ему писульку к самому гетману писал!
— После, после! — ответила Маремьяниха. — Ведь мы по делу!
