Сквозь петербургский мрак и петербургский снег
Один, как и всегда, проходит человек.
По самые глаза наставил воротник
И медленно идет, сутулясь, как старик.
А город спит. И на замках дома.
Лишь вечер сходит в улицах с ума,
Как окаянный грешник воет он
В разбегах Монферрановых колонн,
Причитывает, стонет и свистит.
От холода растрескался гранит.
И, словно вспугнутая серая сова,
Метется незамерзшая Нева.
Как будто слыша в буре тайный знак,
Сквозь петербургский снег и петербургский мрак:
Он видит — Медный Всадник на скале
Как призрак мчится в мутно-вьюжной мгле.
Как страшный зрак неведомой судьбы,
Россию Петр сам вздернул на дыбы
И бросил в смуту, в этот вьюжный мрак,
Где дьявольский хлобыщет красный флаг.
«Гуляет ветер, порхает снег,
Идут двенадцать человек…
В зубах цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!..»
Метель. Метель. Безлюдье и мороз.
А рядом — оборотень, не Христос!
Свободой тайной больше не вздохнуть,
Уйти, уйти. Последний страшный путь!
С усильем выпрямившись во весь рост,
Он слышит революции норд-ост,
Что, смешиваясь с зовом прошлых лет,
Творит из музыки невыносимый бред.
И полумертвый, скорбный человек
Идет, идет сквозь петербургский снег,
Вдоль опозоренных дворцов и колоннад,
Чтоб не вернуться в этот мир назад.
1922–1942
