— Уймись, отец! — крикнул Гарри.
Он тоже вскочил, и лицо его, обычно добродушное, сделалось мрачным.
— То же самое относится и к тебе! — набросился на него Симеон. — Чего ты добился за всю свою жизнь? Только и клянчил деньги, посылая телеграммы отовсюду! Говорю вам, мне тошно смотреть на вас! Вон отсюда! — И, тяжело дыша, откинулся на спинку кресла.
Медленно, один за другим, все члены семьи вышли из комнаты. Джордж пылал от возмущения, Магдалина выглядела испуганной. Дэвид побледнел и дрожал. Гарри выскочил как ошпаренный, Альфред шел будто во сне. Лидия проследовала за ним с высоко поднятой головой. Только Хильда задержалась в дверях, а потом вернулась обратно.
Она остановилась над стариком, и он вздрогнул, когда, открыв глаза, увидел ее. Что-то угрожающее было в ее неподвижности.
— В чем дело? — раздраженно спросил он.
— Когда пришло ваше письмо, — ответила Хильда, — я поверила тому, что в нем было написано. Поверила, что вы искренне хотите, чтобы ваша семья собралась вокруг вас на Рождество. И уговорила Дэвида приехать.
— Ну и что? — спросил Симеон.
— Вы в самом деле хотели собрать всю свою семью, по только не для того, о чем упоминали в письме. Вы хотели видеть их здесь, чтобы поссорить друг с другом. Помилуй вас Бог, если вы надумали развлекаться таким образом!
— Я всегда отличался особым чувством юмора, — ухмыльнулся Симеон. — И не жду, чтобы кто-нибудь оценил мою шутку. Важно, что мне самому она доставляет удовольствие.
Хильда молчала. Симеону почему-то сделалось страшно.
— О чем вы думаете? — резко спросил он.
— Я боюсь… — медленно ответила Хильда.
— Боитесь… меня? — спросил Симеон.
— Не вас, — ответила Хильда. — Я боюсь… за вас!
И, как судья, произнесший приговор, она повернулась и, тяжело ступая, вышла из комнаты.
Симеон сидел, не сводя глаз с двери.
Затем встал и направился к сейфу.
— Посмотрю-ка я на своих красавчиков, — пробормотал он.
Без четверти восемь раздался звонок.
Тресилиан пошел открыть дверь. Вернувшись в буфетную, он застал там Хорбери, который, снимая с подноса чашки, рассматривал фабричную марку.
— Кто приходил? — спросил Хорберн.
— Старший инспектор полиции Сагден. Осторожней с чашками!
Хорбери уронил чашку. Она упала и разбилась.
— Ну вот! — запричитал Тресилиан. — Одиннадцать лет я мою посуду и ни разу ничего не разбил, а ты только тронул, хотя тебя никто не просил, и вот, пожалуйста.
— Виноват, мистер Тресилиан, — ответил Хорбери. Лицо его покрылось испариной. — Сам не пойму, как это получилось. Вы сказали, приходили из полиции?
