В нынешней России ставится оригинальная пьеса Садовского по песням и письмам Александра Вертинского, где самым чудесным образом задействован балет, идут его мюзиклы, идут спектакли в драматических театрах… да, композиторы уже давно хорошо почувствовали музыкальную интонацию Садовского… Хорошо помню, как все начиналось… со стихов о музыке. Мой брат учит Шумана, Мой брат зубрит Шумана, Мой брат долбит Шумана…
И больше нет Шумана — Я слышу бездельника шумного…
Музыка не отрывается от повседневности, но преобразует повседневность и, в конце концов, возвышает ее. Теперь уже у Садовского целая летопись о музыке и музыкантах, начиная с Перголези и кончая великим Дмитрием Шостаковичем. Но, пожалуй, самым удивительным жанром, в котором Садовский проявляет свое мастерство, внедряясь в чужие стили, — хоровые циклы. Что это значит? Когда-то в IXX столетии знаменитый американец Эдуард Мак-Доуэлл создал «Идиллии Новой Англии» — инструментальные пьесы. Подчеркиваю — инструментальные. Садовский же почувствовал в них дыхание живого слова и наделил их словом, расширив поэтические эпиграфы, предпосланные Мак-Доуэллом. Известный профессор Московской консерватории Владислав Геннадиевич Соколов необычайно вдохновился этим. Так и родились хоровые поэмы, выдержавшие уже несколько изданий и ставшие популярными в хоровых коллективах.
А с течением лет получили новую жизнь произведения Гретри и Рамо, Гайдна и Бетховена, Листа и Шумана, Грига и Дворжака. Даже инструментальный Сергей Прокофьев не был обойден его вниманием.
Превращение «абстрактного в конкретное» благодаря поэтическому слову, органично впитывающему в себя эмоции и смысл музыкальных мотивов, стало целым направлением творчества. И думаю, что для Америки это особенно близко. Именно в этой стране считается нормой, например, петь темы из ноктюрнов Шопена или симфонической фантазии Чайковского «Ромео и Джульетта» тоже со словами. Если угодно, — это форма популяризации классики. И полагаю, что в Новом Свете Мишу Садовского, столь чутко отражающего музыку в слове, ждет успех и на этом поприще.
Наконец, о прозе Садовского.
Затрагивая широкий спектр социально острых проблем, автор отнюдь не удаляется от музыки. Собственно говоря, музыка, понимаемая достаточно широко, определяет те литературные жанры, в которых работает Михаил Садовский. Не знаю, нужно ли их называть рассказами или окрестить как-то иначе. Они порой лишены ярко выраженного сюжета, который в обычном рассказе движет действие. В этом плане у Садовского много статики. Но вслушайтесь в нее, в эту статику, внимательно вслушайтесь, и вы наверняка почувствуете главное: прелесть сердечного расположения к человеку, о котором повествует писатель. Именно чувство ведет нас за собой, т. е. то, что составляет основу музыкальности. И заметьте, в литературной стилистике Садовского постоянно присутствует волнение музыкальной речи. Отсюда бесконечные отточия, (как бы неожиданные паузы-размышления внутри музыкальной фразы), отсюда повторы-возвраты, (музыкальная репризность), отсюда сбивки одного на другое, (своего рода полифоническая аритмия)… И слышится мне, что в драматургии его рассказов звучат лейтмотивы — снова музыкальные аналоги. Потому-то старая Прасковья, изверившаяся во всем и во всех, повторяет: «Ня будить дела!» Этим антилозунгом и венчается «Пустырь». По-моему, здесь очень важно, что Прасковья говорит по-деревенски, на местном диалекте. А другие говорят с польским колоритом — («Вацек»), или с еврейским — («Агафья Павловна», «Фитиль для керосинки», «Гойка»). В литературной лексике Садовского это серьезнейший элемент звучащего характера. Он может поддерживаться и тем, что процитируется «Лесной царь» Шуберта — («Очередь»), или тем, что в синагоге прочтут хороший кадиш — («Фейс ап»), или даже тем, что в характеристике еврея помянется о том, как он ел: «очень красиво, будто совершал литургию, гимн радости» — («Третий звонок»). Мир самых различных звучаний наполняет атмосферу сочинений Садовского, и, порой, именно это подчеркивает самый пафос повествования. Рассказ «Штык», посвященный писателем отцу — фронтовику, словно бы основан на контрастном и очень выразительном контрапункте мелодии молитвы с пронзительным свистом летящих снарядов — это музыка войны.
