Кнут следил за разговором с улыбкой безгранично сладостной и, казалось, одобрял.
— Вы знаете греческий? — спросил я.
Он ответил фразой, которая предположительно была греческой, и продолжил с трудом по-французски:
— Понимаю, но говорить мне еще трудно. Я очень предан учителю. — Он вынул из кармана блокнот для заметок и спросил меня, понизив тон: — Может быть, Вы знаете, откуда взяты слова, которые произнес учитель, приветствуя даму.
— Какой-то церковный текст.
— Весьма любопытно. А откуда именно?
— Не знаю.
Лонгоманос что-то говорил Сфинге и Лале, искоса поглядывая на нас.
— Из Писания, — торжественно изрек он.
— Откуда именно? — робко повторил свой вопрос юноша.
— Не помню, однако следовало бы выяснить это, — ответил Лонгоманос. — Вообще же, полностью это место очень глубокомысленно.
— Нет ли здесь поблизости какого-нибудь митрополита, чтобы послать к нему и спросить? — очень серьезно произнес Кнут.
— Верная моя подруга, — сказал Лонгоманос, — не знаешь ли ты какого-нибудь владыку?
Он затрясся от смеха, широко разинув рот. Сфинга, дождавшись, пока он успокоится, сказала проникновенным тоном:
— Нашей юной подруге очень хотелось бы, чтобы ты как-нибудь принял ее и прочел что-нибудь свое.
Лонгоманос испытывающе поглядел на Лалу, а затем в пустоту:
— Что-нибудь мое… Что-нибудь мое! Весьма польщен…
Лала сделала жест, желая сдержать Сфингу. Лонгоманос заметил это и спросил:
— Прошла ли моя юная подруга через аскезу?
— Она учится, учится, — сказала Сфинга.
Теперь Лонгоманос разглядывал Лалу более дерзко:
— Вижу, вижу. Это сосуд, предопределенный для великого учения. Наступит время, когда я посвящу ее, и мы вместе пожнем обильные плоды.
Сфинга посмотрела на Лалу с гордостью, Кнут — взглядом весталки. Лала нервно поглаживала себе шею: было очевидно, что ей неприятно. Лонгоманос глубокомысленно улыбнулся и обратился к Сфинге:
— Знаешь, верная моя подруга, сегодня на заре мне пришла в голову мысль назвать тебя Киркой.
— Как тебе угодно, Сокол, — ответила Сфинга.
Она глянула на меня с каким-то испуганным подозрением и покраснела. Взгляд Лонгоманоса заиграл снова, и он сказал:
— Кирка была богиней — заявляю это со всей ответственностью.
— Да, была, — согласилась Сфинга.
— Великой богиней. Ей мы обязаны метаморфозами созидания.
Я пришел в недоумение, не удержался и спросил:
— Созидания?
— Конечно же, созидания, юноша. От низшего — к высшему, к преддверию бога.
— Простите, но мне казалось, что все было как раз наоборот, — заметил я.
